Вселиться бы в неё, почувствовать её мысли, чувства, переживания, да я вот водить совсем не умею… Хотя, знаете, это лишь отговорка: я просто не… не знаю. Что-то мешает мне — другое. Наверное, у этой женщины есть какая-то своя семья, ребёнок, вероятно маленький. Интересно было бы узнать её детство, отрочество, юность, как она вышла замуж, как встретилась с сим человеком, что её родители, что родители её мужа… Столько разной информации, о которой можно лишь писать да писать! А сей человек даже не задумывается, что сейчас какой-то непонятный чёрт пишет об ней и думает об её личной жизни — границе, за которую, как известно, переступать никак нельзя. Эх! А ведь я бы мог как-нибудь с ней да познакомиться, подружиться, если муж не будет против, да и узнать об ней всё путём законным. Как забавно! А я ведь всё тот же, тот же чудик, но… теперь, оказывается, можно! Почему? Потому что… А расскажу ли я ей о себе? Если да, то что? Что мне рассказать о себе? Показать сию повесть? Ха-ха! Но, может быть, вернёмся к магистрали? Увы, я даже не знаю, о каких машинах рассказать ещё… Если я не доложу обо всех, вы не поверите, что Столица содержит великое множество разной техники. И что ж делать? Ну ладно! Вон, едет, катится зелёный самолёт по дороге — не летит. Почему не летит? Бог весть. Хотя, вероятно, это лишь имитация самолёта. Вижу, что у сего транспорта четыре колеса. Ха-ха! Мест для пассажиров нет, лишь одно водительское. Водитель — какой-то мужчина, на котором живёт шлем с опущенным забралом. Я заметил, что когда сей человек даёт газу, то рули высоты поднимаются вверх; когда тормозит — опускаются вниз. То же самое происходит и с рулём направления: направо руль в виде штурвала — направо и сия часть хвоста; налево — налево руль поворота. Увы, я совсем не уверен, насколько правильно употреблены некоторые слова, что можно найти выше: я их взял не из сундука своего разума, но из другого источника, который сейчас очень популярен. Его имени я не разглашу, но уверяю вас: с той же вероятностью, с какой завтра вы или какой-нибудь знакомый ваш персонаж скушает пирожок, может, иль другую еду либо не родит дитя, вы прямо сейчас погружены в сей источник, о котором я упомянул немножко выше. Да, он настолько популярен! Но что же водитель и его транспортное средство? Самолёт тёмно-зелёный, будто военный, и похож на истребитель. У мужчины, управляющего сей техникой, шлем, который я упоминал ранее, жёлтого цвета с синими полосами, так что я бы сказал, что шлем жёлто-синий. Какова его одежда, а тем более лицо, — неизвестно: я всего сего, вышеупомянутого, не вижу совсем. Ладно лицо, ведь оно скрыто шлемом; но то, во что был сей персонаж одет… Эх, почему-то я тоже не могу увидеть того! Мне казалось, что его одежда суть чёрный жилет какой-нибудь, однако после костюм сей показался тёмно-синим, а далее я вообще ничего не смог уразуметь… Так что, пожалуйста, прости меня, мой дорогой читатель! Позади самолёта двигался окрашенный в радужные оттенки паровозик с мордой клоуна, изображавшей улыбающееся соответственно образу лицо, — которая походила на пещеру, в которой что-то горело, ибо пасть сия была красного цвета. «Чух-чух-чух-чух-чух!» — раздавались звуки с сего необычного транспорта, равно как и звон золотого колокольчика. Увы, сии колебания разрушались в треске житейской спешки и шуме городской магистрали. Эти крохотные звучания, вероятно, были, ввиду указанных обстоятельств, известны лишь водителю поезда, так что только он мог испытывать неописуемые наслаждения, что вызывал этот забавный транспорт, и не мешать страдавшим (да и не переставшим страдать) суетой людям, толпы которых окружали его. Как же мне удалось услышать то, о чём я вам рассказал? Я использовал всё тот же, уже знакомый вам приём: взял да переместился в кабину нашего нового друга. Он, оказывается, шумно смеялся, терявшись в своей необъятной улыбке. Он выглядел так, как выглядят клоуны: имел синие с красным штаны, которые как бы были и на теле (увы, приятель, я в одежде совсем не разбираюсь, что, наверное, ужасно плохо, так как я должен наверняка сие знать! — грустно; надеюсь, ты, умнейший меня, понял, что я имел в виду); белое лицо с красными губами и таким же красным круглым, следуя традиции, носом; какие-то, Господи, синие кучеравые волосы либо парик (но мне всё же же кажется, что это настоящие волосы!); жёлтая в синюю полоску, падавшую вниз, очередная одежда, надетая понизу той, о которой я говорил ранее. Обуви его я, увы, не увидел, но думаю, что она была или обычной чёрной (согласен, предположение забавное; но мне так показалось!), или клоунской какой, в черты которой я, к сожалению, особо вникнуть не могу (надеюсь, читатель, ты мне этот недочёт простишь тоже!). Кого же мы встретим ещё на улицах Столицы? О Столица, Столица! Как же ты меня пугаешь своею уникальностию! Думаю, людям, родившимся в тебе, уже трудно от тебя уйти, а уж тем более — тебя забыть. Ты столь сильно поражаешь своим существованием, образы твои так прочно входят в разум человеческий, что человеку, который тебя взвидел, поневоле покажется, что он болеет — страшной, неведомой, невиданной болезнию. И как же вылечиться? «Виу, виу, виу! Уступите дорогу!» — показалось вдали. О да! К тому же разные огни — признак чего-то важного. Неужели это скорая помощь? Право, скорая! И кто же в ней? Увы, любопытство моё так меня и убивает… Я знаю, что не умру; но хотелось бы показать тебе, мой читатель, что же всё-таки в той машине: может быть, сии вопросы волнуют тебя. Итак, я здесь. Сразу бросилось — грязь страшная. В чём она заключается, говорить не хочу; лучше описать более важное. Взору моему открылась молоденькая женщина, животик которой был размеров, конечно, необычных. По моим расчётам, это признак беременности. О! Похоже, эта девушка готовится рожать… Кого же: мальчика? девочку? Надеюсь, мы с вами узнаем! Лицо сей женщины рассказывало нам о том, что организм её ощущал некоторую боль; несмотря на это, я думаю, девушка была вполне счастлива: вот, скоро, совсем скоро появится на свет творение двух тел, двух человеков, то создание, что крутилось внутри неё месяцев так, наверное, девять. Что же? Скорая гналась, гналась, гналась… Тем временем я погрузился в размышления, глубина которых отправила меня в мир иной, — я более не смог увидеть окружавших меня врачей,
