столько костей, сколько может поместить в ладонь.
Женщины продолжают кричать.
И под их крики Анэ застывает, не понимая, что делать. Она смотрит на свои руки – чистые, мягкие, никогда не бывавшие в охоте. И, до некоторых пор, в битве с духами. В ушах ее звенит женский крик – тонкий, высокий, почти визг.
Анэ пытается себя уговорить, но не может сдвинуться с места.
Она не отец. Она простая девушка. Она кто угодно, но не ангакок.
В голове истошно орет голос Анингаака: «В твоем теле клубится большая сила, подчинись ей, дай ей разгореться!»
– «Вы показали мне это, чтобы я научилась управлять силой ангакока и вернулась домой сама?»
Анэ хочет убежать в угол комнаты, но она словно прикована к полу. Пытается бросить кости, но руки ее не слушаются – они заледенели и застыли.
Анэ может только дышать – прерывисто и часто.
Женщины вновь кричат – их отчаяние просачивается сквозь двери и окна, оскверняет воздух, проникает в самое сердце и облепляет его подобно голодным червям.
Анэ кажется себе очень маленькой – мелкой фигуркой по сравнению с тем, из-за чего эти женщины кричат. С тем, что принесла буря. Она видит в окне разноцветные искры, видит белую пелену, в которой нечто издает оглушительный вой. Он смешивается с женскими криками и свистом ветра.
Апитсуак лежит едва живой. Отец умер.
Или все-таки не умер?..
Руки начинают дрожать так сильно, что Анэ не удерживает кости и рассыпает их по полу. Они падают с тихим треском. Перед глазами все вновь расплывается из-за подступивших слез – и Анэ заставляет себя наклониться и собрать столько костей, сколько может нащупать дрожащими руками.
Заставляет себя помнить, что Апитсуак лежит на полу, а где-то в соседней комнате истекает кровью Тупаарнак. Сердце бьется быстро, громко, и тело откликается слабой судорогой, скребущей кожу изнутри.
Ветер свистит и рыдает за окном, и в этой сумасшедшей пучине раздается громкий детский плач. Ребенок плачет так громко, что это кажется невозможным, – но стоны и всхлипывания достигают этой тихой мертвой комнаты, просачиваются сквозь стены и окна.
– Дети! Дети! – кричит одна из женщин, и тогда Анэ сбрасывает оцепенение.
В голове сразу всплывают тонкие детские ручки, посиневшие от дыхания смерти. Те, кого отец спасал, и те, кого все-таки не спас.
Усилием воли она тащит себя из комнаты, в коридор, из дома. Расстояние она преодолевает в несколько стуков сердца.
Открыв входную дверь, она погружается в холодную бурю и отчаянно глотает ртом воздух. Сквозь бесконечный рой снега и искр Анэ видит две черные фигуры – тех самых кричавших женщин, только теперь их голоса кажутся тоньше и тише, и их перекрывают отчаянные всхлипывания ребенка. В пелене снега виднеются яркие пятна крови.
– Что случилось?! – кричит Анэ, и голос ее раздирает шумную бурю – голос необычайно громкий, такой, какого она сама от себя не ожидала.
– Дети! Духи! – кричат женщины издалека.
Анэ быстро спускается по лестнице и бежит к ним – так стремительно, что едва не падает со ступеней. Ветер подгоняет и чуть не подбрасывает ее тело в воздух. Разрезая бурю, жмурясь от ярких искр, она подбегает к женщинам и пытается крепко встать на ноги… и только тогда замечает четырех синих, сгорбленных детей. Вернее, не детей – полупрозрачных фигур, неподвижных на сильном ветру. Вокруг них скапливаются искры. Анэ пытается вглядеться – скользит взглядом по синим телам, маленьким ручкам и ножкам, полностью белым глазам. Их кулачки плотно прижаты к бедрам. Волос нет – лысые маленькие дети, при виде которых Анэ тут же хочется исчезнуть, раствориться в этой буре.
А прямо над ними кругами летают и ухают четыре огромные совы.
Уханье кажется Анэ лишь выдумкой – но совы звучат так громко, что она перестает слышать все вокруг. И бурю, и женщин.
Все сжимается в один миг.
Анэ моргает один раз – и совы замедляются.
Второй – и они устремляются к ней.
Неотрывно глядя на широкие крылья, с каждым взмахом приближающие к ней птиц, Анэ начинает петь ритуальную песню. Ту самую, что нашептала ей пещера. Слова сами вылетают из горла и летят по холодному воздуху, летят прямо к совам и неподвижным синим детям.
Темнота и резкая боль. Одна из сов полоснула ее по лицу – и следом же подлетает вторая. Мгновение – и щеку вновь ошпаривает болью, яркой-яркой. Анэ едва не падает, но удивительно сильные ноги держат ее на месте – она зажмуривается и закрывает лицо руками, в которых все еще зажаты кости.
Ветер воет, ветер бесчинствует, он едва не срывает с нее одежду. Руки и лицо Анэ не чувствует – но чувствует древнюю силу, что разгорается с каждым мгновением пения.
Кости гладкие, словно их годами точила вода. Продолжая петь дрожащим голосом и стараясь не смотреть на сов, которые вот-вот снова достигнут ее лица, Анэ начинает ломать кости.
Одну за другой.
Не открывая рта, дети издают единый громкий стон, который почти полностью перекрывает вой ветра. Совы резко падают на снег. Фигурки детей постепенно сливаются с воздухом, становясь одним белым полотном, – Анэ кажется, что они превращаются в искры и продолжат летать, не исчезая и не отпуская.
Она прекращает петь лишь тогда, когда окончательно пропадает последний из детей. И только она закрывает рот, как понимает, что в одном из них были очень знакомые ей черты.
Буря затихает. Ветер все еще бушует, и снег все еще сыплется на землю, но Анэ всего этого как будто не слышит. Мир вокруг окрашивается даже не в белый – в тусклый серый цвет.
Раненная совой щека горит только сильнее.
Анэ пытается разглядеть очертания ребенка, маленькой-маленькой девочки, в уже сплошной тьме – но ничего больше не видит. Лишь пустоту и одиночество. Женщины одновременно издают облегченный вздох, и Анэ вдруг хочется прогнать их вслед за детьми. Потому что она прекрасно знает, что это за духи и почему они были здесь.
Ангиаки. Духи детей, восставшие после смерти с одним лишь желанием – отомстить за то, что их оставили умирать из-за холода и голода.
– Спасибо вам! – Чья-то рука дергает ее за рукав. – Мы бы без вас пропали!
Анэ неотрывно смотрит на трупики сов, припорошенные снегом. Их почти не отличить от сугробов – выдают лишь черные пятна на перьях. Она медленно опускается на колени и протягивает к ним руку – знает, кого ей напомнили эти души.
– Вы понимаете, кто это был? – сипло спрашивает Анэ, не
