две передние шеренги нападавших почти полностью. Пьер-Рожэ, словно обезумев, совершенно озлобился и, не желая признать свой полнейший провал, с упорством барана повел остатки отряда на стены барбакана, видневшиеся перед ним в тридцати туазах.
Но, на счастье или нет, катары бросились бежать, побросав штурмовые марши и фашины. За рыцарем шли только около полусотни самых проверенных воинов, намереваясь захватить и разрушить проклятую катапульту или сложить головы, причислив себя к сонму мучеников за свою веру, отдавших уже несколько тысяч своих жизней и заливших Окситанию своей кровью. Страшное и напрасное жертвоприношение такого огромного количества бессмертных человеческих душ, умерших за веру, но так и не добившихся победы над свирепым и беспощадным врагом, имя которому святая католическая церковь, не могло продолжаться до бесконечности, и вот сегодня, похоже, в их противостоянии должна была быть поставлена жирная точка.
Акт безумной отваги, смысла от которого не видел и сам де Мирпуа, был, скорее всего, попыткой отыскать смерть, ведь он знал, что дни его жизни сочтены, сын рано ночью ушел из замка, он больше не увидит его никогда, значит, нет смысла тянуть и разыгрывать эту жалкую комедию под названием цепляние за каждый день жизни в мышеловке под именем Монсегюр.
Он, пыхтя, тащил тяжелый штурмовой марш к стене барбакана и почувствовал резкий толчок, подкосивший его левую ногу, которая почти сразу же перестала слушаться его.
Пьер-Рожэ упал, выронив лестницу, но тут же попытался вскочить, чтобы продолжить бессмысленную и обреченную атаку, но снова упал, корчась от боли и бессильной злобы, охватившей все его изболевшееся нутро.
«Боже! Почему в ногу!.. – закричала его душа, отдаваясь в голове многоголосным эхом. – Почему ты не позволил им убить меня?!..»
Он беззвучно заплакал, уткнувшись лицом в грязную каменистую землю. Пьер-Рожэ так и решил остаться, надеясь, что его добьют крестоносцы, когда пойдут проверять раненых, но три воина, шедших за его спиной, быстро подбежали к нему и, подхватив под руки, потащили прочь от стен ненавистного барбакана, находившихся буквально рукой подать от места ранения.
– Бросьте меня… – шептал он, едва заметно шевеля губами. – Я хочу умереть…
Очнулся он в помещении лекарской, где еще вчера наблюдал за работой своего сына.
– Рожэ… – простонал он, облизывая языком пересохшие губы.
Слуга не расслышал его и протянул кувшин с водой, думая, что рыцарь просит попить.
Мирпуа оттолкнул кувшин, тот упал на каменные плиты пола и разбился, развалившись на множество осколков. Вода растеклась по грязно-бурым плитам, собираясь в одну небольшую грязную лужу.
– Где мой сын? – Он открыл глаза и посмотрел на слугу. Зрение медленно возвращалось к нему, а пока он видел только размытую картинку.
Одна из неясных фигур подошла к нему и села рядом, положив свою мозолистую руку воина на его горячий лоб.
– Рожэ больше нет с нами. Волею Господа и во исполнение пророчества он покинул замок Монсегюр… – Мирпуа услышал голос дона Раймона де Перейя – второго коменданта замка Монсегюр и его помощника. – Слышишь, как дрогнула земля под нами?.. – Мирпуа молча кивнул головой, ощутив сильное сотрясение почвы все телом. Раймон грустно улыбнулся и добавил. – Это осыпается подземелье башни. Там был старинный механизм, позволяющий навечно замуровать древний секретный подземный ход…
Пьер-Рожэ привстал на локтях и посмотрел в глаза своему боевому товарищу.
– Но, Раймон, крестоносцы, словно гончие псы, обнюхают все склоны и наверняка отыщут выход!..
– Успокойся, мой друг… – де Перейя положил руку на его грудь, надавил, чтобы рыцарь снова прилег и произнес. – Рожэ наверняка уже завалил другую сторону подземного хода. Видит Господь, я даже не могу придумать, чем можно будет отыскать его! Даже лозоходцам это не под силу…
– А его не завалило там? – Испугался отец.
– Нет-нет, успокойся… – Раймон де Перейя подозвал жестом старого воина, которого знал де Мирпуа. Он посмотрел на него и сказал. – Поклянись своему хозяину, что его сын жив и благополучно покинул пределы горы Монсегюр…
Старый воин молча упал на колени перед Мирпуа и произнес:
– Хозяин, вы знаете старого Хайме, я не стану врать. Ваш сын, молодой Рожэ благополучно покинул пределы замка и гору Монсегюр. Ему ничто, и никто не угрожают…
– Спасибо тебе, Хайме, твои слова – словно бальзам на раны… – улыбнулся Пьер-Рожэ де Мирпуа и закрыл глаза.
– Дон комендант, дон Мирпуа серьезно ранен, он потерял много крови и сил. – лекарь, стоявший за спиной де Перейя, дотронулся рукой до плеча рыцаря. – Дону де Мирпуа требуется сон и покой. Это, поверьте мне, самое действенное лекарство…
Замок Монсегюр и его гарнизон продержались еще одиннадцать дней, после чего подняли белое знамя капитуляции и отдались на милость победителям. Они соглашались на все условия, просили лишь время, чтобы отпраздновать праздник Пасхи.
Сенешаль Каркассона мессир Гуго де Арси молча переглянулся с Ги де Леви, выдержал многозначительную паузу и, вкладывая свой меч в ножны, согласился, произнеся:
– Сразу же после Пасхи ты, еретик и крамольник Бертран де Марти, выдашь мне замок и всех еретиков, которых ты называешь Добрыми Людьми на казнь святой инквизиции и нашей Матери католической церкви! – Епископ катаров молча склонил свою седую голову. Вы сохраняете за собой замок Монсегюр в течение двух недель, включая сегодняшний благословенный Богом день, после чего открываете ворота, выводите гарнизон безоружным и ставите на колени перед рвом и воротами. – Марти снова молча склонил голову. – Всем мирным жителям я, Гуго де Арси, виконт де Ла Персон – сенешаль королевского владения Каркассона и Безье, гарантирую жизнь при условии отречения от еретической катарской и альбигойской веры и публичного целования Святого Креста. Отказников ждет очистительный костер…
– Благородный дон, – Бертран де Марти выпрямил свою голову и гордо посмотрел в лицо сенешалю де Арси, – а что ожидает рыцарей, благородных сеньоров и воинов гарнизона, равно как женщин с детьми?..
– Последние могут отречься. – Сухо отрезал Гуго, меряя епископа свирепым взглядом. – Остальным же – костер и эшафот…
– Господь да возблагодарит вашу милость за проявленное великодушие… – с поклоном произнес де Марти. Было непонятно – смеется он или говорит искренне, ведь условия поистине были суровыми.
Когда делегация парламентеров покинула лагерь крестоносцев, Ги спросил у Гуго причину столь мягкого условия капитуляции.
– У нас слишком уж разнородная армия, мессир де Леви, наши силы истощены – надо дать отдых воинам. Не хватало, чтобы часть их взбунтовалась, ведь скоро наступает Страстная Неделя!
– И, все-таки… – Ги
Гуго улыбнулся и, обняв за плечи Ги де Леви, увлек его вглубь палатки. Они сели на раскладные походные стулья, сенешаль разлил вино и,
