class="empty-line"/>
Поезд Красноярск-Петербург, сентябрь, 1913 год
Дела ее были совсем плохи. Единственное, о чем жалела Лиза, – о том, что еще жива. Что-то холодное ткнулось ей в лицо – это чашка с водой. Хорошо, хоть спутанные волосы закрывают лицо и можно не смотреть на человека, стоящего перед ней сейчас.
Зубы стучали о чашку, кажется, так громко, что было слышно за милю.
– Очень хорошо, что вас вытошнило, – как сквозь вату расслышала она голос.
Хорошо? Он еще способен издеваться?!
– Повезло, что у вас сильный и здоровый организм, способный к сопротивлению. Какая-нибудь изнеженная барышня, вероятно, уже сломалась бы. Слышал, у вас крепкая сибирская кровь?
От унижения в голове слегка прояснилось, и Лиза нашла в себе силы отвести от лица волосы и взглянуть на хамоватого господина, изволившего насмехаться над ней в такой момент.
– Да, я дочь сибирского купца, если угодно, – голос звучал достаточно надменно и только самую малость хрипловато. – Но это не дает вам право глумиться. Делайте же то, зачем ворвались сюда. Вам нужны драгоценности? Разочарую: их у меня совсем немного. Я, как вы правильно изволили заметить, на балах не блистаю.
– Драгоценности? – он насмешливо приподнял бровь. – Да нет, я уже неплохо поживился. Вот, посмотрите, что я добыл у вашей горничной, – он ткнул Лизе в нос какой-то пузыречек с непонятной надписью.
– Что это? – Она совершенно перестала что-либо понимать.
– Не буду вдаваться в медицинские детали, вы вряд ли их оцените, – продолжал он насмешливо, – но это то, что вам подмешивают в еду уже некоторое время. Вещество, накапливаясь в организме, в конце концов, будет способствовать остановке сердца, что и констатирует врач.
– Вы сошли с ума?! – на всякий случай Лиза отодвинулась к стене, хотя каждое движение давалось ей с трудом. – Кому это надо?
– А вот кому это надо, думаю, вам виднее, – Денис Вербицкий опустил флакончик себе в карман. – Могу только повторить: я нашел этот пузырек в вещах вашей горничной.
– Безумие, – пробормотала Лиза, а перед глазами тут же возникла сценка: хлопочущая над ней Наташа, вдруг сделавшаяся такой ласковой и сердечной.
– И тем не менее. Давайте устроим ей сюрприз? – предложил он. – Я поговорю с ней, а вы послушаете. Наверняка узнаете много интересного. Сделаем так… Я оставлю приоткрытой дверь между купе. Слушайте и делайте выводы.
Лиза с трудом кивнула.
Когда Денис ушел, она на миг закрыла глаза. Как же хотелось, чтобы все происходящее оказалось всего лишь сном!
Сколько прошло времени, она не знала, то и дело проваливаясь в тяжелый дремотный сон. Каждый раз Лизе казалось, что ее душат. Девушка вздрагивала и оглядывалась, убеждаясь, что в купе по-прежнему, никого нет.
Наконец, из соседнего купе послышался звук шагов.
– Что это вы делаете здесь, Денис Константинович? – в Наташином голосе звучало явное кокетство. – Я – девушка честная, и то, что мы с вами разговоры разговаривали, вовсе не значит, что я буду к вам слишком расположена.
– Ну вот, а я рассчитывал на твое расположение, милая, – ответил Вербицкий. – И, пока ждал тебя, отыскал нечто очень любопытное.
– Вы что, в моих вещах смотрели?! – растерялась Наташа.
– Точно, – легко согласил он. – Иногда и не знаешь, что там найдешь. Ну-ка, рассказывай, честная девушка, зачем хозяйку травила?
Что-то грохнуло.
– Да вы с ума сошли! – послышался приглушенный Наташин голос. – Вы меня специально опорочить хотите, потому что я на ваши уговоры льстивые не сдалась!
– Даже так? Зовем доктора и начальника поезда? Как ты думаешь, милая моя, кому поверят: тебе, простой горничной, или человеку из общества? Да и у кого из нас возможность травить твою барышню была? Что, молчишь?
Снова что-то слабо стукнуло, а потом послышался изменившийся голос Наташи, который Лиза едва узнала.
– Не погубите, благодетель! Христом Богом прошу! Молиться за вас буду, только не погубите!
– Ну что же ты так, Наташенька, вставай и расскажи лучше по-хорошему, кто тебе барышню травить велел? А мы подумаем, что с тобой делать.
– Это все он, Павел Силантьевич, дядюшка ее, будь он неладен! Я человек маленький, подневольный. Мне супротив него что мальчишке супротив генерала… – забормотала Наташа.
Дядя… Лизе хотелось зажать руками уши, чтобы не слышать больше ни единого слова. Родной брат папеньки, самый близкий человек, что остался у нее на этом свете. За что же он так с ней? Почему? Разве можно живого человека, родную кровь травить до смерти?
Но тут же в голову пришли мысли о том, как батюшкин поверенный Афанасий Михайлович смотрел на дядю, как подолгу они сидели, запершись в кабинете. Дядя выходил оттуда весь красный, с трясущимися руками и начинал громко распекать прислугу. Батюшкин поверенный показывался весь бледный и, бывало, не сказав ни единого слова, куда-то ехал.
Видно, нелады у дяди с бумагами.
Но разве бумаги и деньги стоят загубленной человеческой души? Разве можно вот так ради них отправить человека на верную смерть?! Дядя каждое воскресенье прилежно ходил на службу в церковь, но если Наташа говорит правду, выходит, нет на нем креста! Неспособен крещеный человек такие злодейства совершать!
А может, лжет Наташа. Она ведь, чтобы с себя вину снять, и соврет – недорого возьмет.
Пока эти мысли медленно проплывали в тяжелой от болезни голове, разговор в соседнем купе закончился, и дверь распахнулась полностью.
– Вот, полюбуйтесь, Елизавета Петровна, – сказал Вербицкий, поддерживающий под локоток поникшую Наташу. – И как с ней поступить прикажете? Вызываем жандармов и начальника поезда?
– Нет, – язык едва слушался ее, а в голове стучала мысль: нельзя, нельзя выносить семейное дело на всеобщий позор. – Нет, – повторила она громче. – Доедем до Санкт-Петербурга, там у меня тетя, она поможет.
Вербицкий посмотрел на нее с удивлением.
– Вы уверены, Елизавета Петровна?
– Да, – она слабо кивнула. – Это дело семейное.
– Понятно, – он посмотрел на Наташу, явно обрадовавшуюся отсрочке наказания. – Ну что же, не имею права спорить. Давайте запрем ее, чтобы не сбежала. А я к вам сейчас врача приведу, не волнуйтесь, придумаю, что сказать, чтобы ваше семейное дело перед всеми не открывать.
Лиза молчала. Отвечать у нее не было сил, но Денис Константинович и вправду устроил все в лучшем виде. Наташу заперли в соседнем купе, перекрыв ей проход и в хозяйское, чтобы не учинила чего, а после укрепляющего средства, данного доктором, Лизе стало слегка получше. Вставать она еще не могла и все больше спала, забываясь тяжелым сном, полным кошмаров. Каждый раз она умирала тысячью способов – то падала с моста, то попадала под колеса поезда, то горела в огне. Этой пытке не было конца, и часто, проснувшись, она не хотела
