некто, знакомый с контр-генералом, мог говорить что угодно у дверей в дом жертвы, не опасаясь быть раскрытым.
Вероятно, де Ловерг имеет специальное образование, раз разобрался со сложной техникой и настроил особым образом. Решив проверить, я поискал его досье.
Дело пестрело личными фотографиями. Оказывается, де Ловерг имеет широкий спектр увлечений: на одном фото в шортах на борту большой океанской яхты, на другом — в альпинистском снаряжении с ледорубом на плече, а вот он с двумя ракетками для настольного тенниса в руках…
А почему с двумя?
Последний портрет заинтересовал меня больше других. На груди молодого де Ловерга красуется медаль университетского чемпиона по двойному теннису.
А двойной теннис — особая дисциплина, получившая популярность в последние десятилетия в некоторых земных учебных заведениях. Суть в том, что соревнующиеся отбивают мячик попеременно обеими руками, в каждой из которых держат по ракетке. Разумеется, такая сложность требует от игрока равномерного владения обеими руками.
Смутные подозрения заставили открыть раздел досье, в котором описывается психофизиологический портрет инспектора де Ловерга. В одной из первых строчек я прочитал: «Амбидекстр, предпочитает праворукость, однако достаточно хорошо владеет и левой».
Открытие окончательно расставило всё по местам.
Это он застрелил Часовщика. Де Ловерг легко делает всё обеими руками. Ему ничего не стоило инсценировать леворукость убийцы, чтобы отвести от себя подозрения и направить следствие по ложному пути. Ведь полицейские упорно искали левшу, и, наверняка, мало кто знает об амбидекстрии де Ловерга.
— Чёрт подери… — прошептал я. — Вот теперь в этом деле точно можно ставить точку. Остаётся лишь поговорить с де Ловергом.
Глава 16. Маринер
Вертолёт летит над тайгой.
Глядя вниз, на море колышущихся деревьев, как показалось — хвойных, я подумал, что суета последних дней — ничто по сравнению с величественной красотой древнего леса — аборигена Конкордии, не подвергавшегося модификации. Люди с их страстями представлялись сиюминутными и ненастоящими. Реальна тайга, проплывающая под корпусом вертолёта, и тайна, которую она хранит в последние два года и с которой нам предстоит встретиться через несколько минут.
— Их логика в корне отличается от людской, — говорит сидящий рядом Маринер. — Сначала я вообще не понимал ничего из того, что они мне пытались поведать. То есть, не хочу сказать, что потом полностью постиг их логику, но кое-что усвоил.
Сейчас Маринер выглядит естественно и непринуждённо. Совсем не тот, которого я увидел, придя в камеру. Сопровождающий полковник от юстиции долго оправдывался и уверял, что в ближайшие дни дело будет пересмотрено и Маринер получит официальное уведомление о снятии судимости. А Маринер — худой молодой человек с впавшими щеками — поблагодарил и, выслушав мои объяснения, предложил совершить путешествие на «основную базу».
Примерно за три часа до этого я посетил офис де Ловерга. Он был весьма удивлён, особенно — тем, что меня сопровождали высокопоставленные полицейские чины и внештатный агент ЦУРа. Постановление об аресте заслушал, правда, с пониманием. Возмущаться или сопротивляться не стал, а просто принял выпавшую ему участь.
По конкордийским законам грозит пожизненное заключение, но шеф имеет полномочия потребовать экстрадиции де Ловерга на Землю, где приговор, кстати, может получиться помягче. Воспользуется ли шеф своим правом, я пока не знаю. Да и, если честно, знать об этом не хочу…
— Как ты с ними общался? — спросил я.
— Точно не знаю, — ответил Маринер. — Могу лишь предположить, что это что-то вроде ментальной связи. Вероятно, мозговые волны резонируют между собой. Об этом должен знать Альбатрос — лучше меня разбирается в подобных вещах.
— Пока не разобрался, — пояснил Альбатрос, оторвав взгляд от окна. — Не так-то просто уяснить принципы такой связи. Но ничего — теперь у нас времени будет побольше.
— Когда прибыл на «основную базу», — продолжает Маринер, — сразу предположил, что плачевно закончится. А увидев солдатню в камуфляжах, понял, что не ошибся… Я выпросил у пришельцев кое-какое оборудование в качестве подарков — исследовать. За день до высадки военных спрятал приборы в лесу. Если бы об этом не позаботился, то у нас не осталось бы ничего, кроме машины для создания фантомов. Охотник помогал мне, хотя до последнего был уверен, что Художник без его одобрения не разрушит «базу». Но так уж получилось, что Охотника эвакуировали вместе со всеми, а когда заметили ошибку и отпустили, «базы» уже не было… Вообще, я думаю, что это была никакая не ошибка, а Охотника намеренно изолировали, чтобы не мешал сделать задуманное Художником — разгромить пришельцев.
— Что они собой представляли? — не сдержался я. — Они — гуманоиды?
— О, нет! — посмеялся Маринер. — Почему, если инопланетяне — то сразу гуманоиды?
— В университете преобладала гипотеза антропоморфного развития разумной жизни.
— Ах да, консервативное образование… — в словах Маринера промелькнула издёвка. — Нет, Исследователь, это были не гуманоиды. Походили скорее на осьминогов — асимметричные, с несколькими щупальцами. Говорю «с несколькими» потому, что у каждого разное количество конечностей — от пяти до девяти. Не уверен, что это жизнь на белковой основе — они не говорили, а спрашивать было как-то неудобно.
— Почему они улетели?
— Мне кажется, поняли, чем это кончится и решили не дожидаться, когда мы пальнём по ним ракетами. По той же причине на «базе» оставили только роботов…
— Странный подход, — вставил я.
— Ничего удивительного, — деловито возразил Маринер. — Человек привык видеть только то, что ему понятно и знакомо. Каждый раз, углядев в каком-либо событии иную логику, мы стараемся облечь это явление в привычные для нас формы. Это ксенофобия, которая вполне свойственна природе человека. Эгоцентризм, с ним ничего не поделаешь. Вот и сейчас, обжёгшись на религиозном фанатизме, человек готов был уничтожить инопланетян только за то, что реакция на их появление слишком уж напоминала поклонение высшим сверхъестественным силам. Несмотря на то, что мы в течение стольких веков шли к контакту с братьями по разуму, искали их. Всё оказалось до ужаса банальным: человеку в очередной раз не хватило разума отличить одно от другого, поэтому он проявил свою, пожалуй, самую сильную черту характера — стремление к разрушению.
— Выходит, их визит был неудачным? — разочаровался я.
— Точно не могу сказать, — задумался Маринер. — Смотря с какой стороны. Повторюсь: у них совсем другая логика. Для них это что-то вроде эксперимента: устроили «шествие», на которое мы отреагировали ракетным ударом по «базе». Как
