ту пору эта местность была дикой и заросшей лесом, через который пробирались, петляя, разбитые дороги и теряющиеся в траве тропинки, здесь водились дикие звери, а ближайший город располагался в нескольких днях пути. Захари, никогда не выходивший даже на главную площадь, почти сразу же заплутал в чаще. Вначале это сильно испугало его, но, мысленно отыскав в Священном писании подобные моменты, он скрепил сердце и приготовился многие дни выживать без воды и пищи, спать под открытым небом и останавливать диких зверей молитвами. Надо сказать, это был первый и главный урок в его жизни, подкинутый реальным миром и перед лицом смерти успешно изменивший восприятие книжного червя. Когда молитва не помогла ему справиться с жаждой, и от волков пришлось лезть на дерево, он, наконец, осознал простую истину — его жизнь только в его руках. Возможно, Захари был очень плохим и слабым в вере священником, впрочем, не он выбирал этот путь. Юноша сократил время на молитвы, зато усерднее стал искать ягоды, пытался охотиться на мелкую живность, залезал на верхушки самых высоких деревьев, чтобы отыскать дорогу.
Спустя неделю, обессиленный, но ставший лишь сильнее духом, он вышел к этой деревне, более многолюдной, чем сейчас. Он брел по главной улице в таком виде, что его проще было принять за лешего, чем за священнослужителя, и люди в первые минуты испуганно отшатывались, однако очень скоро нашелся добрый житель, что, взяв его под руку, пригласил к себе в дом, накормил, привел в порядок и расспросил, что привело в эти края. Захари воспрял духом, он горячо поблагодарил спасителя, рассказал, кто он и куда направлялся, а также поинтересовался, веруют ли жители деревни в Господа и посещают ли церковь. Жители веровали, но церкви в деревне никогда не было, что для того времени казалось очень странным. Но Захари так обрадовался, что даже не заметил этого. Юноша решил, что в деревне, где живут столь милые люди, готовые помочь страннику, он сможет остаться, со временем построить церковь и служить в ней, наставляя души на путь истинный в благодарность за свое спасение. Безусловно, он верил, что не по слепой случайности оказался здесь, а перст указующий вывел туда, где в нем больше всего нуждались.
Захари стал жить в деревне, пока что в старом заброшенном доме, отказывая себе во многом и собирая деньги на строительство церкви. Он был довольно начитанным человеком и не чурался никакой работы, причем совершенно неважно, приносила ли она доход, либо просто кому-то нужна была безвозмездная помощь, его не смущало даже то, что считалось "женским" трудом — стирка, готовка, сбор грибов и ягод, присмотр за детьми. В детях священник видел недавнего себя — потерянного, испуганного, забитого мальчишку, и потому сейчас был им другом, о котором мечтал сам: спокойным, справедливым взрослым, рассказывающим притчи, будто сказки, способным легко утешить плачущего и так пожурить озорника, что тот сам испытывал раскаяние. Юноша рыбачил, помогал рубить дрова, чинить кровли и заборы, по воскресеньям он читал проповеди прямо на базарной площади, пока люди были заняты покупками. Он всегда был там, где требовалась помощь и доброе слово, и постепенно этот человек, без рода и племени, стал своим для жителей деревни. Он стал частью ее жизни, а эта жизнь стала частью его судьбы, и лишь тогда Захари начал постигать ее тайны.
Люди здесь были добрые, но скрытные; после наступления темноты никто без особой надобности не выходил за порог, не зажигал яркий свет в доме, не шумел. В лес не уходили по одному даже мужчины-охотники, да и те старались не забираться в чащу и еще до сумерек возвращаться домой. Хижины лепились к скале, будто огородившись дорогой от леса, а базарная площадь на той стороне наполнялась народом лишь по выходным. Сюда не доезжали даже бродячие артисты, и никто не покидал деревню в поисках другой жизни. Детям давали имена их бабушек и дедушек, умерших закапывали у кромки леса, не ставя крестов, изредка, детей — за домом. Жизнь в деревне была размеренной и какой-то тихой, люди общались мало, редко собирались вместе. Господская усадьба пустовала, но бессменный смотритель поддерживал ее и сад в хорошем состоянии; ни калек, ни нищих не было — все жили практически одинаково, беря от природы все, в чем нуждались — и хлеб, и крышу над головой. Другой бы увидел в этом прообраз Рая, но Захари, обученный выявлять и распознавать зло во всех его формах, все четче ощущал присутствие какой-то сторонней силы, державших всех в страхе.
Он пробовал расспросить об этом жителей, но, как всегда, те упорно молчали. Тогда юноша решил выяснить все сам и первым делом отправился искать среди близкого его сердцу — среди книг. У деревенского врача, уже глубокого старика в то время, он, под предлогом расчета количества скамей для храма, выпросил метрическую книгу с записями о рождениях и смертях всех жителей деревни и внимательно ее изучил. Захари так или иначе был знаком со всеми, знал по именам, отыскал и себя в последних строках — вместо даты рождения была дата прибытия, а рядом небольшая приписка "пришлый". Будто перемещаясь во времени назад, священник все дальше переворачивал желтоватые страницы, все чаще встречая записи с двумя датами, как вдруг заметил две записи, одна под другой, одной датой и с той же пометкой — более тридцати лет назад две женщины появились в деревне, до сих пор были живы и не покинули ее.
Сдерживая удивление, Захари поинтересовался, кто они, и почему он ни разу не видел их и не слышал, чтоб кто-то упоминал их имена, и врач недовольно пояснил, что эти женщины — мать и дочь — живут отшельницами в лесной чаще, общаются с темными силами, и лишь самые отчаявшиеся, себе на беду, идут к ним за помощью. "Ведьмы, — сразу догадался священник, — вот кто нагоняет страх на всех жителей!"
Во что бы то ни стало, он решил отправиться в лес и разобраться с этим. Захари убедил врача, что Бог защитит своего служителя, а вера убережет от самых сильных заклятий, после чего старик, покачав головой, все же указал юноше направление, где находится хижина, и, захлопнув книгу, спрятал ее подальше. Священник сотворил короткую молитву, подпоясался потуже и уверенно направился в лес. Он, конечно, слышал о ведьмах, но никогда не видел их вживую и считал, что они, подобно прочей нечисти, едва завидев в его руках крест, тут же падут наземь и, если не
