Федор Галич
Сказки для взрослых
ПОЛЧЕЛОВЕКА
Большинство гениев, всемирно известных писателей и поэтов, стимулировали своё воображение алкогольными напитками, наркотическими средствами, ну и, конечно, страстными чувствами к противоположному полу, как правило, пропитанными безответной несчастной любовью. Опьянённые этим пылким чувством или «ужаленные» зелёным змием, слуги пера живописно и красочно описывали рождённые в их подсознании образы и их фантастическую жизнь, наполненную безумными страстями и невыносимыми переживаниями. Причём, некоторые писатели настолько верили в своё творчество, что порой у них стиралась грань между реальностью и вымыслом, и авторы проживали ту самую придуманную ими жизнь вместе со своими героями не только в воображении, но и наяву.
Истории известны даже такие случаи, когда в совершенно бездарном в творческом плане человеке вдруг неожиданно просыпался талант к сочинительству после того, как он переносил сильный стресс или его жизни угрожала реальная опасность, но в последний момент он чудесным образом «уцелевал», например, излечивался от смертельной болезни или выживал после жуткой автокатастрофы.
Зная об этих физиологических особенностях человека, одна сильная и властная Царица, желающая увековечить себя в литературе, пленила юного поэта. Она приказала отрубить ему левую ногу, чтобы он не смог сбежать от неё, отрубить левую руку, чтобы она не отвлекала и не мешала правой руке писать стихи, выколоть левый глаз и оторвать левое ухо. Царица была уверена, что для сочинительства вполне достаточно этих частей тела и в единственном числе.
Она пообещала, что если он напишет о ней гениальные стихи, то она доставит ему истинное наслаждение и по-царски вознаградит его страстным, королевским сексом. А если не напишет, то она прикажет отрезать ему и левое яичко. А может, даже и отрубить половину сердца.
Целую неделю лучшие палачи королевства «кромсали», а придворные лекари «штопали» бедного поэта, а когда его страшные раны окончательно зажили и затянулись, ему были выданы бумага, чернила и перо.
Первые стихи поэта о Царице были такими:
Когда тупая и заблудшая овца,
В ультимативной форме требует в сердцах,
Чтоб я писал об её царской жопе,
Как об упругой, сладкой и желанной всеми попе,
Должна была меня не расчленять,
А мой член губами царскими ласкать.
Тогда, быть может, я и написАл о ней стихи,
А не напИсал бы на царские указы! Хи-хи-хи…
После столь дерзкого памфлета Царица приказала затолкать писательское перо, которым поэт посмел написать эти недостойные, а точнее сказать ОТСТОЙНЫЕ строки про Великую Царицу, в его задницу. Моментально исполнив приказ, слуги бросили провинившегося поэта к ногам правительницы. С трудом опираясь на одно колено и согнутую в локте руку, поэт, стоя на корячках, с ненавистью смотрел одним глазом на Царицу и, в то же время, усердно напрягал ягодицы, пытаясь «выплюнуть» из задницы достаточно глубоко воткнутое перо.
— Что я хочу тебе сказать, «Павлин» ты ощипанный! — величественно произнесла Царица, небрежно поглядывая в сторону, немного отвернувшись от поэта и нервно постукивая ножкой об пол. — Стихи твои мне не понравились. И если это весь твой талант, который мог из тебя излиться, то я тут же отдам приказ слугам переделать тебя в «Петуха» и заткнуть твою поэтическую задницу чем-нибудь более большим и твёрдым, чем перо. Ведь судя по зарифмованному содержимому, вытекающему из тебя на мою бумагу, ты пишешь именно жопой, а не головой. А вот если ты сможешь меня убедить в обратном и доказать, что ты способен выдавить из себя ещё и искусство, то я, может, и дам тебе ещё один шанс. Советую тебе в этот раз посильнее поднатужиться. Я понимаю, что ты сейчас озлоблен, и твоё закипевшее дерьмо выплёскивается из тебя наружу, но я предлагаю тебе смириться, принять случившееся как свершившийся факт и успокоиться. Ведь ты не в силах ничего уже исправить. А вот навредить себе своим же упрямством ты ещё сможешь запросто. Поверь, мне надоело казнить. Я всем сердцем хочу миловать, миловаться и в славе купаться. Постой! А может, ты меня не понимаешь из-за того, что я с тобою, как с поэтом, прозой изъясняюсь? Тогда изволь, я объясню тебе стихами, — предложила Царица и, на секунду задумавшись, начала импровизировать:
Я потерпеть смогу ещё, допустим, пару дней без славы,
И подождать пока вся грязь стечёт с твоей душевной раны,
А вслед за ней польётся долгожданный сладостный бальзам -
Нектар величия, который любят уши дам.
Чтоб моё сердце перестало злиться,
А стало от волненья учащённо биться,
И грудь моя от значимости стала выпирать и под корсетом ныть,
А не вздымалась бы от гнева и желания тебя казнить.
Но стоит ли терять мне время? Давай договоримся так…
За каждую неэффективную и неудачную попытку прославления,
Я буду укорачивать тебе язык.
Когда он кончится — возьмусь за твой член.
Ты уж поверь! Не преклонив колен,
Порежу «колбасу» твою на сантиметровые колечки.
После чего скормлю их гавкающим сучкам во дворе.
И не беда, что не по кайфу мне пришлось твое творение.
Уверена, что им понравится такое угощение!
Ну, как, теперь, надеюсь, уяснил? — спросила у поэта Царица и, резко выдернув из его задницы перо, брезгливо морщась, аккуратно всунула его в руку поэта. — Иди и напиши о том, как я красива, справедлива и сильна! Напомню, у тебя всего два дня.
— Да, чтоб ты, сука, сдох… — попытались вылететь из поэта гневные слова в адрес Царицы, но крепко зажатый слугами рот превратил остаток фразы в неистовое и глухое мычание.
— Слово — не воробей. Вылетит — не поймаешь. К тому же, оно может вылететь вместе с языком, и придётся тебе мычать всю оставшуюся жизнь. Поэтому, советую тебе попусту не разбрасываться своим словарным запасом, а бережно, взвешивая каждое слово, изложить его на бумаге. Ведь в отличие от меня, она всё стерпит, — спокойно посоветовала поэту Царица и, кивнув слугам головой в сторону выхода, дала понять, что разговор окончен, и она больше не желает никого видеть.
Через два дня, в той же унизительной позе, поэт стоял возле трона Царицы и, покусывая от злости собственные губы, ждал очередной приступ бешенства с неизбежным, традиционным втыканием пера в его задницу, словно в дартс.
Царица без оптимизма, брезгливо развернув пергамент, бросила сначала короткий презрительный взгляд на поэта и только после этого приступила к внимательному изучению написанного. Её зрачки, энергично бегая из стороны в сторону, ритмично
