а живет он без отца, с одной мамой.
— Ну что же, тогда придется сообщить в школу, — объявила женщина-лейтенант.
— Сообщайте, — пожал плечами Макаркин и подмигнул Кузе: — Турбин Игорь, седьмой «А», школа пятьсот пятьдесят шестая.
Кузя хотела закричать, чтоб он не смел, но не закричала. Хотела вернуться в детскую комнату и признаться строгой женщине-лейтенанту в макаркинском гнусном вранье, но не вернулась…
Макаркин был другом детства, а кто такой этот Турбин — просто новенький…
Когда Турбина отчитывала Грымза, а он стоял бледный и не отпирался, не отрицал ничего, у Кузи в животе было холодно, а на душе мерзко. Она написала Макаркину записку, что если он не признается, то это сделает она. Макаркин порвал записку, проглотил ее, как леденец, и пошептался с соседом по парте Генкой Парфеновым.
Потом они оба многообещающе показали ей по кулаку, состроив при этом самые зверские физиономии.
Перед началом уроков Кузя еще в полупустом классе выболтала двум своим подружкам, что побывала вчера в отделении милиции за хулиганство в общественных местах. Кузя говорила об этом несвойственным ей пижонским тоном, бравируя своей наглостью и выдавая ее за отвагу. Не называя имени сообщника, она взяла с подруг слово, что все, о чем поведала, останется между ними в тайне. Те пообещали молчать.
Но вдруг белобрысая Тимошка-очкарик прыснула и мотнула головой в дверной проем, где маячила фигура новенького. Он слышал… Он думал, что это она, Кузя… Это было непереносимо.
В тот день на уроках она ничего не слышала, не воспринимала. Презрительная усмешка на тонких губах новенького стояла перед ее глазами.
Кузина мама, пощупав голову дочери, вернувшейся из школы в состоянии тупой отрешенности, попыталась уложить ее в постель. У Кузи было необычное свойство: когда случались какие-нибудь неприятности, она много ела и спала.
И в этот раз, плотно пообедав, Кузя уснула мертвым сном, лишь коснувшись щекой прохладной подушки. Проснулась час спустя от прикосновения ко лбу мягкой маминой ладони. Оторопело глянула на часы и, сорвав шубу с вешалки, без шапки вылетела из дома.
Часы показывали четверть пятого, и мама Турбина конечно же уже была в школе.
У них были одинаковые глаза. Только у Игоря без той непонятной оловянной поволоки, которая время от времени туманила взгляд его мамы. В такие мгновения казалось, что снова и снова уходила она во что-то дорогое и далекое, недоступное и невозвратное. Даже когда она смеялась, ее глаза вдруг обращались в прошлое. Казалось, что чем лучше ей было сейчас, тем острей скорбела она о чем-то навсегда ушедшем. Она была верна той своей жизни, и даже дети не могли вернуть ее в сиюминутность…
А потом Кузя попала домой к Турбиным, когда понесла больному Игорю домашнее задание. Вскарабкалась по выщербленным ступенькам на второй этаж и очутилась на огромной деревянной галерее с двумя дверьми, ведущими в комнаты. Отсюда, с террасы, был виден весь дворик: запорошенные снегом крыши сараюшек с длинными причудливыми сосульками, заснеженная голубятня, несколько рядов чуть голубоватого от синьки, схваченного морозом, стылого, заскорузлого белья.
Повеяло каким-то ароматом другой, незнакомой Кузе жизни. Долго стояла она на старинной деревянной галерее и не могла отвести глаз от зимнего дворика.
А потом очутилась в одной из двух маленьких комнаток, где жили Турбины.
Игорь мыл пол. Увидев Кузю, кивнул ей, бросил под ноги отжатую тряпку и, отвесив старомодный поклон, попросил охрипшим от простуды голосом зайти в «хоромы». «Хоромы» по сравнению с Кузиной современной квартирой, с изысканным полированным гарнитуром были маленькие и полупустые: круглый обеденный стол с табуретками, обшарпанный буфет, две железные кровати с сетками и всюду множество книг.
Мама Игоря сидела за столом и читала. Игорь поднял ее вместе с табуреткой и понес в другую комнату.
— Гошка, сейчас же прекрати, живот заболит, надорвешься, — смеялась мама Игоря, и лицо ее розовело и становилось девчоночьим.
— Мамочка, своя же ноша-то, как раз та самая, которая рук не тянет.
— Ох и дурной ты у меня, Гошка, здоровый вроде бы, а дурной. Правда ведь, Наташенька, дурной?
— Да нет, он у вас хороший, — улыбалась смущенно Кузя.
— Да ну? — нарочито удивлялась мама. — Неужто хороший? А я думала, дурной. Ну-ка покажись, может, я что-то просмотрела.
Игорь медленно поворачивался вокруг себя, вытянувшись на носках и сложив руки, как балерина, над головой.
— Точно, просмотрела. Глаза-то какие голубые. Ой, Гошенька, да ты у меня хорошенький какой!
Она всплескивала руками, смеялась, а глаза подергивались уже знакомой Кузе поволокой.
Кузя с Игорем, разложив учебники, занимались за круглым столом. А мама кипятила чайник и выкладывала из банки в вазочку вишневое варенье, «Гошкино любимое», своими неловкими больными руками.
— Это полиартрит, — пояснил Игорь, перехватив взгляд Кузи, — такая болезнь. Когда папа умер, маме очень тяжко приходилось. Петька с Алешкой совсем маленькие, помощи ждать неоткуда. Мама работала на двух работах и, видимо, надорвалась. Вообще она у меня грандиозный человек. Очень сильная, и воля железная… Ну, давай, чего там задали?
По всем предметам Турбин был первым учеником. Давалось ему все это без усилий. Одаренный от природы поразительной цепкой памятью и каким-то особым складом ума, он все хватал на лету и усваивал прочно и навсегда.
За два урока контрольной он успевал решить четыре варианта, и весь класс без зазрения совести пользовался его шпаргалками и подсказками.
Грымза, поначалу невзлюбившая новенького, уже через месяц таяла и млела, когда Турбин выходил к доске и вместо положенного параграфа выплескивал на притихший класс ворох интересных, раздобытых неизвестно где сведений о Магеллане, Беринге, кругосветных путешествиях, экзотических африканских странах.
Одна Кузя знала, откуда он их выискал. Библиотека Игоря Турбина была уникальной.
— От отца осталась, — неохотно ответил однажды Игорь на Кузин вопрос, откуда такое количество книг. Старые, с пожелтевшими от времени страницами, в тяжелых золотистых и кожаных переплетах, все они были аккуратно расставлены по полкам, опоясывающим стены обеих комнат. — Мама хотела продать кое-что, но я не дал. Во-первых, это отцу принадлежало, а во-вторых, тридцатку в месяц я и так зарабатываю.
«Где?» — чуть не сорвалось у Кузи с языка, но она промолчала.
Все связанное с Игорем было необычно и интересно. Кузя стала частым гостем в маленьком дворике. Даже приводила по пятницам из сада двойняшек.
— Помощница моя, — улыбалась благодарно мама Игоря.
Одно оставалось загадкой для Кузи: куда каждый день на три часа исчезает Игорь после школы?
Но и эту тайну он раскрыл ей охотно и без малейших сомнений.
Когда-то у отца Игоря был друг. Как и сам отец, он был
