помещения для собрания клерикального общества собора. Ричард был белым как снег, лежащий прямо за внутренним двором галерей, осев, опираясь на сводчатую колонну, тогда, как Джордж безуспешно рыскал в поисках носового платка в своем дуплете. Ричард выглядел слишком слабым, а Джордж чересчур занятым, чтобы заметить приближение матери.
'Иисусе, Дикон, если чувствуешь, что тебя рвет, не делай этого здесь. Перегнись во внутренний двор!' С изумительным мастерством Джордж, который мог быть и проклятием в жизни Ричарда, и его самым верным союзником, держал младшего мальчика до тех пор, пока спазм не прошел. После этого Сесиль и показалась им.
Ричард внезапно понял, что мягким изголовьем ему служат материнские колени, и начал усаживаться, не доверяя себе, - изысканная, безупречная мама действительно сидела на полу, на самом проходе, позабыв о бархатных юбках, окаймленных песком.
'Лежи тихо', сказала она твердо, и Ричард, слишком слабый для возражений, благодарно вернулся в свое положение.
'Сожалею, мне было дурно, матушка'.
'Мне тоже было дурно, Ричард, когда я думаю о случившемся с твоими отцом и братом'. Сесиль увидела, как дернулось лицо сына, и тихо произнесла: 'Тебе стало дурно из-за этого? В течение службы ты... вспоминал'.
'Да', прошептал ее сын. 'Не могу перестать думать о... о произошедшем в замке Сандл. Мои мысли постоянно вращаются вокруг этого, матушка. Я не желаю этого, но помочь себе не могу'.
'Тебе страшно, Ричард?' осторожно спросила Сесиль, едва осмеливаясь поверить, что, в конце концов, пробилась сквозь преграды.
'Да...'
'Страшно, что это может случиться также с тобой и с Джорджем?'
Он кивнул. 'Да. И с Недом... С Недом больше всего'. Лицо мальчика обдавало жаром пальцы матери, ей были видны слезы, выступившие из-под загнутых мокрых ресниц и неровно прочертившие борозды на щеке.
'Но сейчас ничего не произойдет', прибавил Ричард, открыв свои, разрывающие сердце в клочки, темные глаза, чтобы доверчиво взглянуть на мать. 'Нед обещал мне', сказал он.
Младшие сыновья уже плыли в Бургундию. Было очень поздно, когда Сесиль возвращалась из капеллы Святой Девы собора Святого Павла в паланкине в находящийся рядом замок Байнард столичными улицами, лишенными всяких признаков жизни. Лондон уже походил на город, лежащий в осаде.
По пути в свою спальню, она замешкалась в нерешительности, в одиночестве застыв на мгновение на узкой покрытой тьмой лестнице, ведущей к комнатам на верхнем этаже. Потом герцогиня свернула направо, а не налево, как намеревалась, прошла через коридор к маленькой комнате, разделявшейся ее сыновьями.
Дверь туда была полуоткрыта, зажжена свеча, оплывшая и шипящая на окованном прикроватном сундуке. Портьеры над постелью - раздернуты, шерстяные одеяла - смяты и, когда Сесиль перегнулась, ей показалось, что еще можно ощутить тепло мальчиков в высеченных пустотах, где они лежали какие-то часы до этого. Почти безвольно, мать опустилась на край кровати, всматриваясь в темноту.
Из гардероба в дальнем углу комнаты раздавался звук. Сесиль резко подняла голову, внезапно встревожившись. Звук появился снова. Герцогиня не остановилась, чтобы поразмыслить, взяла свечу и перенесла ее за тяжелую портьеру, преграждавшую проход в гардероб.
В вышине над гардеробным креслом ярко сияло узкое окно, стрельчатая щель, расширенная в последнем столетии, действующая в роли сита на слабеющий лунный свет. Стены были задернуты красновато-коричневым и янтарным гобеленами, боровшимися с пронизывающим холодом камня и известняка. Сесиль почудилось, что в самом темном углу ткань колышется, отходя от стены, подозрительно собираясь рядом с полом. Пока она наблюдала, рябь возникла опять, и виной тому служил совсем не сквозняк. Герцогиня подвинулась к гобелену и отдернула его.
'Анна!'
Сесиль не знала твердо, что намеревалась увидеть, но точно не это миниатюрное личико, обращенное к ней, нежное маленькое сердечко, бледное и тонкое, словно белое испанское кружево, крайне хрупкое обрамление для громадных темных костров, казавшихся чересчур серьезными и чересчур перепуганными, намного большими, чем глаза ребенка, спустя три месяца после своего пятого дня рождения.
'Анна', повторила она, еще мягче и, опустившись на колени, стянула ребенка с места, где та пряталась. Анна по весу ощущалась Сесиль легче воздуха, не более материальной, чем лабиринты паутины, выхватываемые свечным отблеском над их головами.
'Не брани меня', прошептала девчушка и уткнулась личиком в шею герцогини. 'Пожалуйста, тетя Сесиль, пожалуйста'.
Хрупкие маленькие руки обхватили ее с изумительной цепкостью, и через мгновение Сесиль, больше не пытаясь освободиться от ее захвата, вместо этого села на кровать с Анной на коленях.
Сесиль очень любила Анну, самую младшую из двух дочерей Уорвика. Она была настолько любящей и мягкосердечной, что не встречалось взрослого в семействе Йорков, который был бы способен сопротивляться безыскусной осаде Анны. Даже Эдмунд, особо не ладивший с детьми, несмотря на это, находил время продемонстрировать девочке, как отбрасывать тени на стены, помогал ей искать заблудившихся домашних питомцев. Воспоминания вызывали обжигающие слезы, щипавшие глаза Сесиль. Она решительно их подавила и стала укачивать шелковистую голову, прижавшуюся к ее груди, недоумевая, что сподвигло Анну выбраться из кровати и прокрасться в тихие, покрытые темнотой комнаты замка в подобный час. Насколько ее тете было известно, Анна была застенчивым ребенком, последним вероятным кандидатом на такую необдуманную проделку.
'Анна? Что ты делала здесь в это время?'
'Я была напугана...'
Сесиль, проявлявшая так мало терпения со взрослыми, могла, в случае крайней необходимости, собрать все вообразимое человеком терпение по отношению к маленьким детям. Сейчас она ждала, не торопя Анну с ее рассказом.
'Белла... моя сестра', добросовестно разъяснила Анна, словно ее взрослая тетя в противном случае перепутала бы девятилетнюю Изабеллу Невилл с другой, также звавшейся девочкой, проживавшей в замке Байнард. Сесиль скрыла улыбку и поощрительно поинтересовалась: 'Что с Беллой, Анна?'
