Книга Закрытые. Жизнь гомосексуалов в Советском Союзе [litres] - Рустам Александер

Кроме того, Хрущев инициировал изменения в законодательстве и правовой практике, а также формах отправления правосудия. В частности, он осудил безжалостный террор и беспощадные репрессии сталинской эпохи и способствовал формированию профессиональной и гораздо менее подверженной произволу системы уголовного правосудия, основанной на строгом следовании закону. Он лишил тайную полицию полномочий проводить расследования без внешнего контроля со стороны других органов. В специализированные университетские программы и исследовательские институты вернулась криминалистика, успевшая зачахнуть за годы сталинского террора[99]. Криминологи обучали следователей и сотрудников милиции профессионально расследовать уголовные дела и обращали особое внимание, что для вынесения обвинительного приговора необходимо собрать достаточное количество доказательств. В целом, несмотря на то что советская правовая система оставалась целиком и полностью тоталитарной, при Хрущеве советский гражданин был гораздо в большей степени защищен от милицейского произвола и ложных обвинений и мог куда меньше опасаться, что ночью к нему нагрянут сотрудники спецслужб.

Хрущев также поставил задачу пересмотреть Уголовный кодекс сталинской эпохи, чтобы он отвечал частичной либерализации общества. Во всех республиках были созданы специальные юридические комиссии, куда вошли видные юристы и правоведы. Им предстояло решить, какие республиканские нормы оставить в силе, а какие – отменить.

23 июля 1959 года подкомитет юридической комиссии РСФСР под председательством сорокатрехлетнего Бориса Никифорова, члена Московской городской коллегии адвокатов, рассматривал внесение изменений в статью о мужеложстве. Никифоров предложил сократить максимальный срок наказания за добровольное мужеложство с пяти до трех лет. Никто не возражал, поэтому изменения были внесены[100]. Никифоров выступил с такой инициативой, поскольку как юрист не понаслышке знал, с какими трудностями было сопряжено применение старой статьи, предусматривающей наказание за добровольное мужеложство. Действительно, если двое взрослых людей занимаются гомосексуальным сексом по обоюдному согласию, каковы основания для возбуждения уголовного дела? Как следователи могут на практике вести такие дела? Смысл столь бесполезного законодательного акта был для Никифорова просто непостижим.

Не один Никифоров понимал коварство части первой статьи 154а, криминализирующей добровольное мужеложство. Другие криминологи также открыто выражали свои опасения, что виновность в таком преступлении фактически невозможно установить. Так, авторы опубликованного в 1958 году пособия «Расследование половых преступлений» писали: «За добровольное мужеложство уголовную ответственность несут оба субъекта, ввиду чего они стремятся скрыть совершенное ими преступление и никаких показаний, способствующих его раскрытию, обычно не дают. Свидетели – очевидцы преступления – встречаются весьма редко. Поэтому при расследовании таких преступлений в основном приходится иметь дело с косвенными доказательствами…»[101]

Судебно-медицинские эксперты, в чьи обязанности часто входило обследование подозреваемых в мужеложстве, тоже сталкивались с серьезными затруднениями. Как правило, они не могли обнаружить никаких следов на теле подозреваемого и даже дать какой-либо разумный совет следователю, который столкнулся с подобным делом и пытался найти доказательства преступления. Как и сам запрет на добровольное мужеложство, их рекомендации в таких случаях были лишены смысла. Один из ведущих судебно-медицинских экспертов СССР Михаил Авдеев в своем руководстве «Судебная медицина» 1951 года описал, как должны рассуждать судебно-медицинские эксперты и следователи при рассмотрении дел о добровольном мужеложстве. В качестве примера он привел реальный уголовный процесс. Василий Виноградов был задержан по обвинению в мужеложстве. Следователи выяснили, что в период с 1937 по 1941 год Виноградов проживал с женщиной, с которой имел половой контакт раз в неделю. В это время он также встречался с мужчинами, с которыми вступал в половую связь в качестве как активного, так и пассивного партнера. Следователи направили Виноградова на судебно-медицинскую экспертизу, чтобы получить доказательства, необходимые для обвинительного приговора. Осмотрев подозреваемого, судмедэксперты пришли к выводу, что он вполне мог совершить акт мужеложства, – исключительно на основании того, что Виноградов был здоров:

При освидетельствовании Виноградова В. В. проявлений венерических болезней у него не обнаружено. Наружные половые органы у него развиты нормально. В строении их не отмечается каких-либо врожденных или болезненных изменений, которые препятствовали бы ему совершать активный половой акт. Виноградов не отрицает, что эрекции полового члена у него бывают. Физических недостатков, которые служили бы препятствием к пассивному совершению полового акта, у него не обнаружено. Ясных следов пассивного мужеложства также не отмечается[102].

Опираясь на подобные заключения, любого мужчину без нарушений эрекции можно было признать виновным в мужеложстве в качестве активного партнера. Аналогично, если физических особенностей, препятствующих сексуальному проникновению, не обнаруживалось, человека можно было обвинить в пассивном мужеложстве, что лишь свидетельствовало об абсурдности этого закона и потенциальных злоупотреблениях. Никифорову были известны все эти проблемы, и он искренне считал отмену столь двусмысленной статьи правильным решением, которое как нельзя лучше согласовывалось с возрождением принципов социалистической законности в советском правосудии.

Однако Никифоров также понимал, что если он открыто выступит за отмену этого закона, то подвергнет себя опасности, несмотря на всю его абсурдность. Такой шаг, безусловно, вызвал бы недовольство и даже мог стоить ему карьеры. Несмотря на общее смягчение политического климата при Хрущеве, секс – не говоря уже о гомосексуальности – по-прежнему оставался запретной темой. Многочисленные коллеги Никифорова – партийные чиновники и правоведы – придерживались весьма консервативных взглядов и на предложение отменить уголовное наказание за добровольное мужеложство могли отреагировать непредсказуемо. Попытка вступиться за гомосексуалов немедленно вызвала бы вопрос, не относится ли к их числу сам защитник, – со всеми вытекающими последствиями.

Несмотря на то что Никифоров ожидал возражений со стороны коллег, таковых не возникло. Никто ничего толком и не сказал – казалось, тема настолько всех смущала, что хотелось скорее перейти к следующему вопросу. Изменения, внесенные в закон комиссией Никифорова, однако, не были окончательными – их предстояло утвердить в юридической комиссии РСФСР.

Через месяц, 27 августа 1959 года, состоялось заседание комиссии. На этот раз председательствовал уже не Никифоров, а Алексей Герцензон, выдающийся профессор Института государства и права, автор множества статей по уголовной социологии. У Герцензона за плечами был огромный юридический опыт. В состав комиссии вошли и другие известные ученые, в том числе Никифоров. После утомительного обсуждения других вопросов, стоявших на повестке дня, комиссия перешла к статье о мужеложстве.

– Итак, мужеложство, – объявил Герцензон, глядя через стол на других членов комиссии. – Какие будут предложения по первой части?

Никифоров сглотнул и поднял руку. Ему наконец представился шанс выразить свои сомнения по поводу действующей нормы, но все же высказать все, что он думает, оказалось не так просто.

– Совершенно непонятна норма по первой части, – сухо сказал он.

– Первую часть можно исключить, – сказал кто-то. Никифоров повернулся на голос. К его удивлению, инициативу поддержал ученый Степичев. Никифоров догадывался, что не только ему эта статья не по душе, и был рад убедиться