дедушка с тётей Кристи, то есть со своей кузиной. Здесь ей лет шестнадцать, ему — немного за двадцать.
Зак подмечает лишь отдалённое сходство молодого Роджера Монтгомери с той мумией, которая сейчас возлежит на кровати в спальне наверху. Но даже на этой фотографии губы у Роджера поджаты и не улыбаются, глаза, посаженные глубоко в глазницах, смотрят холодно. Кузина Кристи, ныне покойница, улыбается застенчиво и кокетливо. Длинные ресницы опущены, в руках — кружевной зонтик от солнца.
— Это фото сделано ещё до женитьбы дедушки, — рассеянно роняет Стив.
— Хм… — бормочет Лу себе под нос. — Косметический ремонт? Выходит, особняк сохранился в первозданном виде со времён Гражданской войны?
— Ну что вы! — разводит руками Стив. — Конечно же, нет. Мэнгроув Плейс перестраивался сразу после войны — ещё прапрадедушкой Тейлором, а потом вторично — его сыном Чарльзом. Как раз когда дедушка был ребёнком. Вот в том виде он его и сохранил. А сад и цветник перед домом менялись неоднократно.
— Зачем Тейлор и Чарльз перестраивали дом? — быстро спрашивает Лу, хмуря брови. — Ведь особняк во время войны не пострадал.
Стив снова с сожалением разводит руками:
— Мне это неизвестно.
— Во всяком случае… — подумав, начинает Лу.
Но её прерывает громкий крик, доносящийся снаружи, из-под раскрытого окна кабинета. Кричит Майкл, сын экономки:
— Мама! Мистер Стив! Тут мистер Вик, вроде как мёртвый! Мама!
Стив резко вскакивает, роняя альбомы, которые с шумом разлетаются по паркету. Лу, отшвырнув стул, тоже бросается к двери.
Все звуки снаружи перекрывает отчаянный двухголосый визг близнецов:
— Это не мы! Это не мы!
И рыдания Саманты.
* * *
Дева-мать, дева-воительница со шрамом на щеке.
Со смуглой, как земля, обожжённой солнцем кожей.
Её голову покрывает накидка, её глаза пронзительны и печальны.
У её груди — ребёнок, но это вовсе не младенец Иисус.
Она не кроткая Мадонна.
Она защищает женщин.
Преданных, брошенных, униженных, презираемых всеми.
Она — Эрзули Дантор, богиня-Лоа, воплощение Праматери-Земли, покровительница одиноких матерей, которых некому защитить, кроме неё.
Вы видите: она стоит, темнокожая, увенчанная короной, — стоит, сурово сдвинув брови и прижимая к груди дитя.
Её взгляд остёр, как нож в её руке.
Она отомстит мужчинам.
* * *
Виктор Леруа лежит на самом солнцепёке возле увитой бордовой бугенвиллией старинной беседки-ротонды — лежит навзничь, раскинув руки. И лицо его, и грудь, почти не прикрытая расстёгнутой рубашкой, пылают так же болезненно-ярко, как бугенвиллия над его головой.
— Отравление? Солнечный удар? — Лу торопливо нащупывает пульс у него на шее и тут же выдыхает с громадным облегчением: — Сердце бьётся. Он жив. Тихо, вы, засранцы! — это она уже ревущим взахлёб близнецам.
— Слава Богу! — в один голос восклицают подоспевшие Стив и Зак.
Стив оборачивается к Майку, который нервно переминается с ноги на ногу:
— Кто-нибудь позвонил "девять-один-один"?
— Я, — негромко сообщает запыхавшаяся Шерри, появляясь из-за угла беседки.
— Убери отсюда детей, — сердито приказывает ей Стив, а близнецы сквозь слёзы возмущённо вопят:
— Нет! Нет! Пожалуйста!
Тем временем, не обращая ни малейшего внимания на суматоху вокруг, Лу осторожно и методично обследует распростёртое на траве беспомощное тело — ощупывает, вертит, рассматривает и даже, наклонившись к самому лицу Виктора, нюхает его губы под чёрными усами.
— Пока мы получим результаты обследования, куча времени пройдёт, а кое-что можно узнать уже сейчас, — деловито поясняет она, распрямившись и встретившись взглядом с ошарашенным её манипуляциями Стивом. — Давайте-ка перенесём его в беседку, там тень. А ты, парень, — велит она Майку, — притащи холодной воды, самой холодной, какую найдёшь. Цыц, рёвы! — снова гаркает она близнецам.
Майк бегом приносит к беседке синий пластиковый тазик, в котором плавают кубики льда, — очевидно, он вытряхнул их из холодильника. Одобрительно кивнув, Лу выплёскивает воду прямо на голову и на грудь Виктора, уложенного на деревянный пол беседки. Тот вздрагивает, но век не размыкает. Вода блестит у него на коже, постепенно теряющей свой страшный багровый оттенок.
Лу снова разворачивается к Майку:
— Неси ещё!
— Бедолага получит двустороннюю пневмонию от твоего лечения, — ворчит Зак, присаживаясь рядом на корточки. — И воспаление среднего уха. Вот-вот прибудет "скорая". Оставь его.
— Нихрена! — ликующе провозглашает Лу. — Моё лечение работает, значит, и диагноз правильный.
— Какой? — не выдерживает Стив. — Какой диагноз?
— А вот, — Лу важно поднимает палец, явно наслаждаясь всеобщим вниманием, но ответить толком не успевает — вернувшийся Майк врывается в беседку с криком:
— Мисс Софи! Сиделка!
Его смуглое лицо кажется пепельным от испуга.
— Умерла? — быстро спрашивает Лу, вскакивая на ноги.
— Нет! — Майк неистово мотает головой. — Но она зовёт всех, говорит, что старому хозяину очень плохо!
Тоскливо и длинно выругавшись, Стив проворно выбегает из беседки.
— Оказывается, молодому хозяину знакомы подобные выражения, — озадаченно комментирует Лу и смотрит на Зака. — Слушай, я, конечно, не член этой милейшей семьи, но я тоже хочу сейчас там быть.
— Я останусь тут, — кивает Зак, — подожду "скорую". Не беспокойся, иди.
— Вы со мной, дьяволята? Это же ваш прадедушка, ну или прадядюшка, — Лу переводит испытующий взгляд на близнецов, но те, хоть и зарёваны, и растеряны, соображают быстро.
— Не-а, — решительно объявляет Джерри за себя и за сестру. — Мы лучше здесь… мы поможем! Присмотрим за дядей Виком.
— Вдруг он всё-таки вампир! — выпаливает Саманта, и Джерри досадливо и привычно пихает её кулаком в бок.
— Прадедушка никогда нас не любил, — насупившись, бормочет он. — Никогда даже с нами не разговаривал. И вообще он страшный.
Лу устремляется к особняку, с немалым облегчением слыша на подъездной дороге сирену приближающейся машины парамедиков. Она надеется, что в случае чего они окажут помощь и старику Монтгомери.
* * *
В спальне Роджера, куда заглядывает Лу, царит тишина, нарушаемая лишь мучительным звуком хриплого дыхания старика на постели да нервным всхлипыванием Конни Чемберс, которая стоит у самой кровати.
Иссохшее лицо Роджера более чем когда-либо похоже на лицо мумии, и даже странно, что именно из груди этой мумии вырываются такие громкие вздохи, почти рычание.
Конни вдруг пытается взять за руку угрюмо застывшую рядом Белинду, но та, окинув её изумлённым и рассерженным взглядом, отдёргивает руку и отступает на шаг.
Сиделка, Софи Кинселла, скорбной статуей высится у изголовья постели. На сей раз она опрятно одета, волосы её спрятаны под белоснежной косынкой, на столике рядом — никаких чайных чашек и радиоприёмников. Лу вдруг приходит в голову некий резонный вопрос, и она даже досадливо цокает
