двери, и беспомощно спускается по холодной поверхности. Обхватывает себя руками за худенькие плечи и безуспешно пытается выровнять дыхание. Слезы всегда давались ей с большим трудом, после того как ее несколько лет травили антидепрессантами. И вот теперь, стараясь выплеснуть этот тугой клубок эмоций, Милена чувствует, как по ее горлу проходит болезненная судорога, а слезы нестерпимо щиплют глаза.
Немного придя в себя, Мила умывается и достает с верхней полки шкафа коробку из-под туфель от Джимми Чу. Садится на кровать и перебирает содержимое. Вот — первое УЗИ, на котором она услышала биение сердца своей малышки, вот — со второго и третьего триместра. Фотография с Лёней, сделанная его мамой на полароид в их старой квартире. Милена прикрывает глаза, и воспоминания захлестывают ее. Кажется, она даже помнит кисло-сладкий аромат малинового чая по семейному рецепту Каменевых. Слезы снова скапливаются в уголках ее глаз.
Нет уж, Милена достаточно наревелась из-за этого человека. Больше он не сможет разбить ей сердце. Ей не восемнадцать лет, и он больше не сможет бросить ее, как сделал тогда, после смерти дочери. Теперь Милена гораздо умнее и хитрее, поэтому она сделает все, чтобы добиться желаемого. Надо будет — вотрется в доверие, переступит через свою гордость, соблазнит, войдет в семью, но достанет самый ценный материал. Только так она сможет успокоиться и отпустить прошлое. Пускай это будет ее месть.
Глава 10. Изящная
Десять лет назад. Июнь, 2013
Когда «Гольф» оказался у подъезда старенькой хрущевки, Мила нервно сглотнула. Сейчас ее впервые посетила мысль о том, какая пропасть находилась между их с Леонидом мирами. И если своеобразную машину нового знакомого можно было назвать «ретро», то панельное здание с неопрятной и неухоженной, местами отбитой, плиткой вызывало в Миле чувство стыда и неловкости.
Поднявшись на четвертый этаж хрущевки, Милена оказалась у двери, обитой дерматином, декорированной ромбиками из кнопочек.
Мужчина открыл дверь, приглашая Милену внутрь. Не проронив ни слова, девушка переступила порог и осмотрелась — квартирка была скромных размеров. Видела такие, Мила только в нелюбимых российских сериалах, листая каналы от скуки. У двери лежал узенький коврик, с правой стороны — трюмо с тремя зеркалами, очевидно, советского образца. Дисковый телефон грязно-желтого цвета, тоже как символ ушедшей эпохи. Слева — настенная вешалка и какой-то непонятный шкаф. Вдоль коридора лежал длинный ковер коричневого цвета, с бордовыми полосками по бокам. Милене вдруг сильно захотелось посмотреть, что же скрывается в комнатах. Задумавшись, девушка сделала нерешительный шаг в сторону.
— Эй, — остановил ее Леонид. — Обувь снимай, не в подъезде.
— Прости, — смущенно ответила она, стягивая с себя конверсы. — Ты один здесь живешь?
— С матушкой. Но она гувернанткой работает, поэтому редко здесь бывает.
— А братья или сестры у тебя есть? — Мила последовала за ним на кухню.
— Нет, я один, — буркнул мужчина, обернувшись через плечо.
Мила окинула кухню взглядом. Все в этой квартире было узким и стесненным, даже сама кухня показалась ей сдавленной. Глаза девушки зацепились за голубую скатерть, покрывающую небольшой деревянный столик. Рядом стояли пара стульев без спинок, с мягкими на вид подушками. Слева возле небольшой раковины, была стиральная машинка, выделяясь ярким современным пятном на фоне старой мебели. Парочка кухонных тумб коричнево-золотого цвета, с узкими темными прожилками, газовая плита — старая, но чистая, и современный холодильник, облепленный магнитами так, что на нем места живого нет.
— Много путешествуешь? — спросила Мила, вглядываясь в магнитики из разных стран.
— Это матушка привозит. Она часто с семьями ездит куда-то, — ответил Леонид, с интересом наблюдая за тем, как Мила ловко перемещает магнитики в своих изящных пальцах.
— У меня тоже была гувернантка в детстве, — улыбнулась она, вспоминая свое прошлое. — Я никуда не ездила без нее, даже настаивала, чтобы она со мной полетела в школу в Швейцарии.
— И как, смогла уговорить? — проговорил Леонид с ноткой насмешки. Сам же он в это время технично закидывал свежемолотый кофе в медную турку. Затем чиркнул спичкой и поджег самую маленькую конфорку, поставил на нее турку, не наливая в нее воды, и немного подержал, пока сахар подтает.
— Нет, — вздохнула Мила, проводя пальчиком по магнитику с Пизанской башней. — Папа не разрешил мне брать с собой даже игрушки. Пришлось все покупать на месте.
— Видать, весомая причина была? — не отрываясь от приготовления кофе, поинтересовался мужчина.
— Да, был в процессе уничтожения моей мамы.
Леонид обернулся через плечо, вопросительно поднимая темную бровь.
— Мама с папой, считай, шесть лет были в бракоразводном процессе, — нехотя объяснила гостья. — Но это длинная история.
— И неприятная, я думаю, — догадался он, наливая в турку воду. Содержимое зашипело и мужчина быстрыми движениями перемешал кофе чайной ложкой. Затем убавил газ и повернулся к гостье, сложив руки на груди.
— Угу, — кивает Милена, стараясь отогнать подступившие слезы. — Так, — резко выпрямилась она, как будто что-то вспоминая, — где у тебя здесь чашки?
— Угомонись, хозяйка, — иронично хмыкнул мужчина. — Я тебя, вообще-то, на кофе пригласил. Хотел в кафе, но ты своей выходкой все карты смешала.
— Да какой выходкой-то? — невинно спросила Мила.
— Вот этой, — он дернул ее за край юбки и улыбнулся, оголяя ровные зубы.
— Я же уже говорила… — попыталась оправдаться девушка.
— Знаю-знаю, теннис. Давно занимаешься?
— Лет пять.
— Почти профессионалка. Даже стонешь, как Шарапова, — прыснул Леонид.
— Очень остроумно, — она закатила глаза и, не выдержав его раздражающего смеха, замахнулась рукой, чтобы ударить его по плечу.
Ловко перехватив руку девушки, Леонид прижал ее к своей груди и его губы оказались на уровне ее уха. От неожиданности Мила забыла, как дышать.
— Больше так не делай, — прорычал мужчина.
— А что, если я все-таки сделаю? — набравшись смелости, нерешительно спросила она. Мила смотрела на него снизу вверх, переводя взгляд с глаз на его тонкие губы.
— Побои снимать поедем, — совершенно серьезно произнес Леонид.
А затем рассмеялся, глядя, как округлились глаза девочки. Заключив ее плечи в своих медвежьих объятьях, он, повинуясь какому-то минутному порыву, поцеловал ее в макушку.
— Дурёха ты еще совсем. Садись
