Люк выпрямился и сел. Его темные глаза были широко раскрыты, словно умоляя Китти его понять.
– Ты, Китти, только мне поверь, обязательно поверь. Я пытаюсь тебе сказать, что, несмотря на грубое обращение с тобой, где-то в глубине души я всегда тебя любил. Вот почему я хочу, чтобы ты была со мной теперь. И я прикончу любого сукина сына, который попытается тебя у меня отнять. Никто тебя у меня не отнимет, Китти, никогда. Обещаю!
Люк крепко сжал Китти за плечи и, приподняв ее, посадил.
– С этого момента наступят прекрасные времена, Китти, моя любимая. Ты увидишь. Я знаю, ты скучаешь по своему малышу, но ведь у нас тоже будут дети. Мне все равно, только бы ты не растолстела, понимаешь? – Он негромко засмеялся. – Я очень люблю это твое тело и не хочу, чтобы что-нибудь его изменило. Там, в Неваде, у нас начнется новая жизнь. Может, сейчас ты так не думаешь, но ты отдохнешь и поверишь, что все так и будет. И ты станешь счастливой.
Люк склонил голову набок и уставился на Китти. Он вопросительно вглядывался в ее лицо.
– Ну же, Китти! – Люк слегка встряхнул ее, но Китти не ответила, а лишь по-прежнему молча смотрела на него. Тогда Люк встряхнул ее сильнее, так что голова Китти откинулась назад, как у тряпичной куклы. – Ну же! – завопил Люк. – Что с тобой? Скажи хоть слово! Я тут сижу и выворачиваюсь перед тобой наизнанку, женщина, а ты глазеешь на меня как лунатик. Отвечай мне! Скажи мне, что все, что я тебе говорю, тебе очень нравится. Что ты понимаешь: именно так все и должно быть. Что ты будешь отныне и навсегда моей женщиной, потому что ты знаешь, что я говорю всерьез. И если ты мне это скажешь, я буду с тобой обращаться по-хорошему.
Китти казалось, что она где-то далеко-далеко и смотрит на себя откуда-то свысока. А молчаливое создание рядом с этим гадким человеком вовсе не она, а какое-то другое, незнакомое существо. Оно живет и в то же время мертво. В нем нет души, оно уже не может больше выносить ни боли, ни страха, ни тревоги. Все, чем когда-то была Китти, куда-то исчезло.
– Будь ты проклята, скажи хоть что-нибудь! – заорал Люк и в бешенстве хлестнул Китти по щеке. – Видишь, ты меня заставила снова тебя ударить. Тебе нравится, чтобы я тебя мучил? Ведь я тебе сказал, что буду с тобой хорошо обращаться, потому что, черт бы тебя побрал, я, похоже, тебя люблю!
И Люк влепил Китти еще одну крепкую пощечину.
– Сейчас же скажи что-нибудь, или я убью тебя, Китти Райт! – Он был на грани истерики, в ярости и из-за нее, и из-за себя самого. – Скажи мне, что сделаешь все как можно лучше, потому что, клянусь, я скорее соглашусь увидеть тебя мертвой, чем позволю снова от меня уйти.
– Мне бы хотелось… – Голос у Китти был как дуновение ветерка. – Мне бы хотелось умереть.
Люк отпрянул.
– Я думаю, – с силой проталкивала Китти слова сквозь онемевшие губы, – я думаю, что уже умерла.
Глаза у Китти закрылись, длинные шелковые ресницы опустились на бледные, как слоновая кость, щеки, тело стало безжизненным. Люк осторожно опустил ее на землю.
Китти еще дышала. Люк знал, что она жива, но его охватил холодный озноб, когда он понял, что в ней и в самом деле что-то умерло. Какая-то часть души. Глядя вниз на лежавшую на земле Китти, Люк подумал, что вряд ли она когда-либо снова станет прежней.
Глава 6
Тревису не было нужды открывать глаза, чтобы убедиться, что на улице идет дождь. Грохот грома вполне соответствовал тому гулу, который он постоянно ощущал в своей голове. Сегодня ночью он опять выпил слишком много рома. Единственное, что могло бы унять его боль, – новая порция рома.
Черт бы побрал этот дождь! Он шел изо дня в день с тех самых пор, как Тревис приехал на Гаити. Кто-то сказал, что здесь лишь два сезона дождей – с апреля по июнь и с августа по октябрь. А это значит, можно с нетерпением ждать июля, хотя проклятые дожди после месячного перерыва зарядят опять.
Тревис облизал засохшие губы. Черт, неужели во всем должен быть привкус рома? До чего же скверно он себя чувствует: весь проспиртован. Но ром по крайней мере помогает хоть на время заполнить пустоту. Тревис потрогал пальцами недавно отросшую бороду и подумал, что хорошо было бы открыть глаза, но потом раздумал. Ему не хотелось знать, лежит ли та девица рядом или уже ушла. Наверное, еще лежит, потому что в конце концов хижина-то ее. Он вспомнил, как прошлой ночью, спотыкаясь, ковылял по дороге, поддерживаемый этой девицей. А потом они вдвоем вошли в покрытую тростниковой крышей хижину с грязной дверью. Тревис смутно вспомнил, как девица его раздела, а потом стала ругаться на своем забавном языке – смеси французского с испанским, на котором говорила, когда злилась. А это случалось часто.
Солома из матраса под Тревисом слегка покалывала его голые ягодицы. Скоро все равно придется вставать, одеваться и убираться из этого места к чертям собачьим. Наступит еще один день, когда он сможет напиться рома, чтобы глазеть без цели на эти горы и непрерывно думать, за каким дьяволом он приехал на этот проклятый остров.
Как-то один из важных чиновников сказал Тревису, что Гаити – слово индейское и означает «гористая земля». Что ж, поверить в это нетрудно. Горы вокруг густо заросли лесами, а некоторые вершины поднимались до самого неба. Та, что выше всех – Пик ля Сель, – достигала почти девяти тысяч футов.
Первое время Тревису нравилось бродить по окрестностям. Это отвлекало его от грустных мыслей. А они нахлынули, как только выяснилось, что Тревису придется исполнять обязанности шерифа, скажем так, да и то если возникнет необходимость. До сих пор его услуги не потребовались, так что свободного времени было предостаточно. Поначалу прогулки вдоль побережья, окруженного скалами со множеством бухточек и пещер, воспринимались Тревисом как приключение. В некоторых местах горы вонзались в небо прямо из морских глубин. Тревис постепенно научился распознавать разные породы деревьев, встречавшихся ему в этих лесах, – красное дерево, дуб, сосна, кедр, железное дерево, атласное дерево и палисандр. Некоторые из них он видел впервые и очень сомневался, что когда-нибудь увидит вновь. В одном засушливом месте Тревис заметил кактусы и крохотное деревце под названием «карликовый шип».
Да и местная еда не была ему противна. «Дири ет джонджон» – своеобразное варево из риса и жареных черных грибов – подавали с луковым соусом и пряными травами. Соус назывался «ти малис». Это блюдо было особенно вкусным. Повсюду в великом множестве росли дикие тропические фрукты, но местные крестьяне чаще всего питались рисом и бобами.
Так со все еще закрытыми глазами размышлял Тревис. Соломенный матрас по-прежнему покалывал ему ягодицы. Можно было бы встать и поесть немного бобов с рисом, а потом побродить по пещерам или же зайти в лес и там насквозь промокнуть под непрекращающимся дождем. А чуть погодя напиться рома и закончить день в постели Молины.
Молина. Господи, она по-настоящему красивая! Конечно, все здешние девушки за редким исключением красивы. Но в Молине было что-то особенное. Кожа у нее была черная и гладкая, а тело такое нежное и гибкое, что мужским пальцам просто не терпелось поскорее до него дотронуться. Глаза у Молины были цвета кофе, и их обрамляли густые шелковые ресницы. Но, Боже правый, когда Молина впадала в свойственные ей приступы ярости, эти глаза могли излучать ненависть.
