Она отмеченный наградами фотограф. Наш отдел ежегодников гордится тем, что она учится у нас. Наша школа гордится тем, что она учится у нас. Ей отдали целую стену в холле С для выставки ее работ. Она словно стала ее собственной маленькой арт-галереей. Она показывала фотографии повседневной жизни учеников, а еще снимки, сделанные в окрестностях Остина, от которых захватывало дух.
А потом, во время рождественских праздников, когда большинство учеников наслаждались своими каникулами, несколько человек проникли в здание – и все ее фотографии были изрисованы красным маркером:
Свежие новости: главный фотограф делает отличный минет!
Оливия Томас готова к работе!
Снимает головы и сосет головки!
Я смотрю в зеркало заднего вида. Оливия сжимает ладони в просительном жесте.
– Я быстро, обещаю.
Мое чувство вины обрушивается на меня. Я так резко разворачиваюсь, что Картеру приходится ухватиться за ручку двери.
Вытаскивая свою камеру, она поворачивается к Одену.
– Я говорила тебе, что продаю свои фотографии в интернете?
Он кивает.
– Если я дам тебе долю, ты согласишься редактировать мои фотографии?
– Правда? – Его лицо вдруг светлеет.
– Черт, да! Ты же лучший редактор в ежегоднике, Оди.
Оди? И погодите-ка, они вместе работают над ежегодником?
Он расплывается в улыбке до ушей.
– Конечно, буду. И тебе даже необязательно мне за это платить.
– Я определенно буду тебе платить.
Когда я подъезжаю к заброшенной заправке, Оливия просит оставить машину на обочине, чтобы она не попала в кадр.
Я оглядываю стены, покрытые граффити, жестяную крышу навеса над тем, что когда-то было бензоколонкой, постепенно сползающую на землю, лист за листом. Все окна крошечного здания заколочены, как и дверь. Здесь есть даже указатель, развалившийся на части у дороги.
Оливия выскакивает, обуреваемая эмоциями, едва не визжа. Оден выходит из машины и присоединяется к ней, указывая на детали на стенах. Она снимает всё крупным планом с каждого ракурса. Потом велит мне переставить машину на другую сторону дороги, потому что она всё равно почему-то попадает в кадр. Я выполняю ее указания без единого вопроса.
Мы с Картером сидим в машине, где тихо играет музыка – Тайриз. Он откидывается на спинку сиденья, расставив пошире длинные ноги в тесном пространстве, и поворачивается ко мне. Кажется, ему вполне комфортно вот так пялиться на меня.
– Что? – нервно спрашиваю я.
Его взгляд на моих губах.
– Ничего.
Мое дыхание угасает, исчезает, покидает меня. Я отворачиваюсь к своему окну, уставившись на пастбище, и пытаюсь дышать так тихо, как могу. Включается How You Gonna Act Like That – моя любимая песня у Тайриза. Я откидываю голову назад, закрываю глаза и беззвучно повторяю ее слова.
Но тут Картер прибавляет звук.
– О, моя любимая песня! – Я смотрю на него, он улыбается.
Я распахиваю глаза.
– И моя.
Он запрокидывает голову и вдруг начинает читать куплет. Потом вступаю я и пою фоновую часть. Он с удивлением поворачивается ко мне. Потом мы вместе поем все слова – он громко и очень плохо, так что мне едва удается петь и не смеяться над его пронзительными криками.
Во время проигрыша он вытягивает руки, словно выступая в видеоклипе. А потом втягивает в свое выступление и меня, проведя пальцем по моей щеке.
– Я был игроком и сделал свой выбор, отдав свое сердце тебе! – Я прикусываю нижнюю губу, напуганная тем, насколько близко к сердцу я всё это принимаю. Особенно когда он берет мою руку и начинает покачивать ею в такт музыке. Его рука теплее, чем моя, и намного больше.
Я улыбаюсь, надеясь, что эта песня никогда не закончится, и в то же время отчаянно желая, чтобы она закончилась прямо сейчас. Вам знакомо чувство, когда происходит что-то прекрасное, но если вы попытаетесь продлить его хоть на секунду, то можете случайно взорваться и всё разрушить?
Я тянусь к панели и выключаю музыку, забирая у него свою руку.
– Эй, – протестует он. – Что случилось?
Я смотрю на него, прищурив глаза.
– Откуда ты знаешь, что мне нравится такая музыка?
– Просто угадал, – он улыбается.
– Ты имеешь в виду, что прочитал мой дневник и видел список моих любимых песен?
Его улыбка мгновенно испаряется.
– Боже, Куинн. Под этим я имею в виду, что в десятом классе на уроке английского у нас были презентации о самых волнующих моментах нашей жизни, и ты использовала одну из песен «Систерз уиз войс».
– И ты это помнишь? – Я сама едва помню. Я сделала презентацию о том, как мы с Хэтти вырастили кролика, а его загрызли койоты. Тот период моей жизни был намного проще, раз именно этот момент тогда казался мне самым душераздирающим из всех, что я когда-либо переживала. У меня была самая плаксивая презентация в классе, и поэтому я так удивлена, что Картер ее помнит.
– После череды песен Тэйлор Свифт я ожидал, что и у тебя будет Тэйлор.
– Тэйлор не так уж и плоха, – говорю я.
Он смеется, и я улыбаюсь, опустив взгляд на свои ладони, лежащие на коленях. Не могу поверить, что он это помнит.
– А у тебя был «Стрэндж фрут»[4] Билли Холидей, – произношу я. Я поднимаю взгляд – он удивлен не меньше, чем до этого я. – Это было неприкрытое заявление в классе, полном белых ребят, но я не думаю, что кто-то знал эту песню.
– Они не знали. Зато миссис Декстер знала. Она так перепугалась! – Я смеюсь, он улыбается. Потом улыбка сходит с его лица, и он смотрит на меня так, словно видит впервые. – Я не знал, что ты обращаешь внимание на такое.
Я пожимаю плечами, глядя на консоль.
– И я не знала этого о тебе.
Задняя дверь машины распахивается, и мы оба подпрыгиваем, словно нас застукали за чем-то запретным, чем мы не должны заниматься. И кажется, будто мы и вправду это делали.
Оливия усаживается на заднее сиденье.
– Отличные фото!
– Вам, ребята, стоило это увидеть, – говорит Оден. – Задняя дверь была открыта. Могу поспорить, там постоянно зависают подростки…
– …наркотой и прочим дерьмом, – добавляет Оливия.
Картер поддразнивает их:
– А, так вот почему вы были там так долго.
Оден краснеет.
Оливия говорит:
– Так, а вы тут чем занимались, а?
