он стоит?
— Пятьдесят долларов.
Я киваю.
— Да, Брук, ты можешь взять его, — возможно, я все равно бы сказал да, даже если бы он стоил дороже. — Э-э, и мы бы хотели приобрести несколько колец.
Женщина улыбается мне.
— Уже присмотрели что-нибудь?
— Да, — вмешивается Эмори, делает шаг в сторону, и показывает кольцо женщине. — Мы бы хотели купить эти.
— О, отличный выбор для кольца-обещания, — говорит женщина, все ещё сохраняя на лице клиенториентированную улыбку.
— Видишь, я же тебе говорил.
— Они будут нашими обручальными кольцами, — говорит Эмори женщине, и её улыбка тут же исчезает с её лица, сменяясь шоком. — Всегда приятно выделиться из толпы.
— Действительно.
Да, особенно выделяться с кольцом, которое понравилось бы моему четырёхлетнему ребенку.
Что-ж, думаю, хорошо, что мне не придётся тратить сотни тысяч долларов на кольцо с бриллиантом.
ГЛАВА 17
«Я не знаю, как сбежать из этой тюрьмы» — I can’t breathe by Bea Miller
Майлз
— Знаешь, я хочу спросить, с каких пор ты говоришь на иностранных языках? Я сегодня не в первый раз слышу, как Брук говорит с тобой по-французски, а ты отвечаешь ей на английском, — говорит Эмори, когда мы выходим из машины. — Почему ты никогда не отвечаешь ей на французском?
— Да, я учил её французскому. Мне просто не нравится говорить по-французски рядом с людьми, которые ничего не понимают. Я не хочу, чтобы кто-нибудь подумал, что я говорю о них.
Я родился в Гаспе, Квебек, поэтому сам вырос, говоря по-французски. Мой отец говорил со мной на английском, так же часто, как на французском, даже когда мы переехали в Калифорнию, сразу как я родился. Но я хотел, чтобы он гордился тем, что я не потратил его французско-канадские гены на свою дочь, не научив её этому языку. Мне не пришлось ее учить. Мы сейчас живём в США, и поскольку у меня нет других живых членов семьи, кроме моей матери, так что Брук не обязательно знать французский язык.
Моя мать даже не говорит по-французски, она родилась в Малибу, прожила там всю свою жизнь, и до сих пор живёт там. Я редко с ней общаюсь, но иногда бывает. Наши пути разошлись после того, как я переехал в Нью-Йорк с отцом в тридцать лет
— Твой отец взял фамилию твоей матери после развода? — спрашивает она.
Я тут же качаю головой. Мой отец скорее бы сгорел заживо, чем взял бы её фамилию.
Как я мог никогда не говорить об этом Эмори?
Я иду открывать дверь заднего сиденья, выпуская Брук из машины.
— У меня две фамилии, и матери, и отца, — говорю я ей. — Но мне легче жить с фамилией Кинг, нежели чем с Дерозье-Кинг.
— Я думала, что Кинг — твоя единственная фамилия.
Брук выпрыгивает из машины, крепко сжимая кролика, чтобы он не упал.
— Папочка, кто это?
Я смотрю в ту сторону, куда она указывает. Я чертовски сбиваюсь с толку, когда понимаю, что она указывает на наш дом. А прямо на крыльце стоит дама, одетая в черный или тёмно-синий костюм, с папкой в руках.
— Merde[6], — бормочу я себе под нос, понимая, что Мейв действительно сделала то, что хотела. Ей хватило наглости сообщить обо мне в органы опеки.
— Ne dis pas ça, Papa![7]
— Прости, детка.
Вау, ладно, я снова начал ругаться перед своим ребёнком. Просто замечательно.
Брук поднимает руки, мистер Пушистик почти падает из её рук, но я ловлю его прежде, чем белый кролик успевает удариться о грязную и мокрую землю.
— Руки, — говорит она, явно делая, чтобы я поднял её, что я и делаю.
— До сих пор я все ещё сомневалась, что ты говорил серьёзно, — признается Эмори, также глядя на работника опеки на моем крыльце. — Почему Грей не открыл дверь?
Да, кстати, почему нет? Он дома в его комнате горит свет.
— Думаю, сейчас то мы и разузнаем.
Я тянусь к руке Эмори, переплетая ее пальцы со своими. Ещё раз ободряюще вздохнув, мы обходим машину и направляемся к дому.
— Мистер Кинг? — говорит женщина, встречая нас на полпути.
— Здравствуйте?
— Меня зовут Айрис Декер, я из Службы Защиты Детей округа Рокленд. Я здесь, потому что в округ Рокленд поступил телефонный звонок, и я обязана расследовать этот вопрос и оценить безопасность вашего ребенка.
Спасибо моей любимой бывшей сводной сестре, теперь округ Рокленд подозревает меня либо в жестоком обращении с моей дочерью, либо в пренебрежении ею. Зная Мейв, возможно и то, и другое.
Как бы мне не хотелось спросить, кто звонил — несмотря на то, что я знаю, кто это сделал, — и спросить, в чем меня обвиняют, я достаточно насмотрелся треш-телевидения, чтобы знать, что Айрис Декер не даст мне ответы на мои вопросы. Хотя я думаю, что она должна сказать мне, в чем меня обвиняют. Не знаю. Во всяком случае, я молчу. Все что мне удается сделать, это кивнуть, давая ей понять, что я все ещё здесь, в том числе и мысленно.
Айрис переводит взгляд с меня на Брук в моих руках, а затем прямо рядом со мной на Эмори. Любопытство на её лице более чем заметно.
— Это Эмори, — объясняю я ей.
— Я невеста Майлза, — говорит Эмори, протягивая руку.
Блять, да. Верно. Не могу поверить, что я забыл упомянуть самую главную вещь: почему Эмори здесь.
— Я не знала, что вы помолвлены, мистер Кинг, — с улыбкой говорит Айрис, пожимая руку Эмори. — Примите мои поздравления за вас двоих.
— Спасибо.
Эм отдергивает руку, а затем лезет в карман моей куртки, чтобы вытащить ключи от моего дома. Пока она идёт открывать дверь, я замечаю, что голова Брук лежит на моем плече. И когда я пытаюсь выяснить, не прячется ли она от незнакомки перед нами, я понимаю, что она крепко спит.
Говорю вам, ребенок может уснуть за считанные секунды. С действительно думаю, что это потому, что я никогда не заставляю её ложиться спать в определенное время, поэтому, когда она устает, она просто… засыпает.
Сама идея заставлять ребенка ложиться спать в восемь или в любое другое время всегда казалось мне не разумной. Конечно, я могу затащить Брук в спальню в восемь и сказать ей ложиться спать, но она все равно ещё какое-то время будет бодрствовать, если не устанет. Так что вместо этого, она может бодрствовать до тех пор, пока она в конце концов не истощится. В любом случае, это всегда между шестью и десятью
