Я замедлила шаг. Лёд зловеще трещал у меня под ногами.
Озеро поглотило доктора и вполне может поступить со мной так же. Пока я далеко не в безопасности.
Рукавом кофты я вытерла слёзы и огляделась. Нужно добраться до берега. Но какой путь самый короткий и надёжный? Вперёд мне бежать или назад? Что случится, если я вернусь в санаторий? Меня ждут там новые опасности? Может, у доктора Хагмана есть ещё сообщники?
Подо мной снова затрещал лёд. Стоять на месте опасно, надо двигаться. Но куда?
И в ту же секунду, хотите верьте, хотите нет, я увидела на берегу огонёк. Нет, два огонька. Неужели это Рубен пытается сигнализировать мне, чтобы я шла туда? Хотя нет, это автомобиль, направляющийся к санаторию.
Как бы там ни было, это моя единственная надежда.
Я снова разогналась. Толкала санки, кричала изо всех сил и пыталась махать одной рукой, держась другой за ручку саней.
Сделайте так, чтобы это оказались добрые люди.
Сделайте так, чтобы я выбралась из этой переделки.
Сделайте так, чтобы я осталась жить. Я хочу жить!
Автомобиль остановился. Я увидела, как из него вышли три человека. Один из них кинулся было по льду ко мне, но второй остановил его. Наверняка это правильно: лёд может не выдержать.
Я выпустила санки и проковыляла последний отрезок пешком, ничего не видя из-за слёз.
Я узнала женщину, которая пыталась подбежать ко мне. Слышала, как она выкрикивает моё имя. Именно потому я ревела сейчас, как никогда в жизни.
Это была моя матушка.
17
Самое прекрасное место
Подумать только, совсем недавно я чуть не сказала Кристине, что улица Шёмансгатан – не самое красивое место! Как я могла так ошибаться?!
Шёмансгатан – самое прекрасное место на всём земном шаре. А лучше всего была наша маленькая кухня в тот вечер, когда доктор Лундин решил, что я уже совсем оттаяла и могу ехать домой. Мы сидели у печи, все мои братья и сёстры, матушка и я. Сидели обнявшись, сбившись в кучу, и то плакали, то смеялись. Братья и сёстры попросили меня рассказать обо всём, что произошло, и я несколько раз пыталась, но у меня не получалось. Выходили какие-то отрывки, которые никак не вязались один с другим, и в конце концов я махнула рукой. Расскажу в другой раз. Даже Улле немного поплакал, но я решила, что не буду его за это дразнить.
Как часто они мне, оказывается, писали! Каждую неделю. Каждый вечер смотрели на мою пустую кровать в кухне, и плакали, и ломали голову, как я там и жива ли ещё.
Матушка экономила деньги и посылала дорогостоящие телеграммы и даже пыталась позвонить в санаторий по телефону, но ей так и не удалось дозвониться.
Из всех моих писем до них дошло только одно! То, которое далось мне труднее всех, в котором я пишу, что мне хуже и что я скоро умру. То, которое я положила на комод и на следующее утро забыла отдать сёстрам. Подозреваю, что сестра Эмерентия успела положить его в почту и госпожа Хагман не смогла его сжечь.
Матушка, конечно же, ужасно заволновалась, прочтя то, что я написала, и попыталась отложить денег на билет на поезд, но вышло по-другому.
Вскоре после моего письма к матушке пришёл с визитом мужчина. Он оказался редактором газеты и расследовал слухи о некоем докторе Георге Хагмане. Звали его господин Форсман, и он слышал из разных источников, что пожар в санатории «Малиновый холм» начался якобы в результате поджога. Когда редактор стал изучать этот вопрос, то обратил внимание, что многие пациенты, проживавшие в санатории, так и не вернулись домой – и всё это были дети из бедных многодетных семей.
Господин Форсман удивился, что столько бедных детей попадало в такой дорогой санаторий, и хотя туберкулёз – страшная болезнь, у него вызвало подозрения, что ни один из этих детей не вернулся к семье.
Редактору захотелось узнать, есть ли доля истины во всех этих слухах, и тут он выяснил, что у матушки ребёнок как раз и находится в санатории «Малиновый холм».
Именно господин Форсман остановил матушку, когда она хотела выбежать на лёд. Третьим с ними был полицейский.
Когда сестру Эмерентию спешно увезли на «Скорой помощи», редактор Форсман решил поехать вместе с матушкой в санаторий и обратился в полицию.
Да, сестра Эмерентия осталась жива! При падении она сломала обе ноги и руку и получила сотрясение мозга, но, едва открыв глаза, потребовала привести полицмейстера и рассказала ему всё, что знала о докторе и госпоже Хагманах. Форсман сказал, что сестра Эмерентия поправится, и, услышав это, я ужасно обрадовалась.
Госпожа Хагман тоже осталась жива. Она сидит в следственном изоляторе, ей будет предъявлено обвинение в убийстве. Вернее, во многих убийствах – пока непонятно, сколько их было.
Тело доктора Хагмана пока не нашли.
Бедному доктору Лундину было очень стыдно. Ведь это он помог отправить меня на лечение в «Малиновый холм». Доктора Хагмана он знал ещё со студенческих лет и даже представить не мог, что его старый друг причинит мне вред. Он просил прощения раз двенадцать, хотя я простила его уже после первого. А вот матушке понадобились все двенадцать извинений, прежде чем она смягчилась.
По словам доктора Лундина, просто чудо, что я не отморозила себе пальцы, катясь на финских санях по замёрзшему озеру. Должно быть, подействовал эликсир жизни доктора Хагмана. Значит, я сделала себе очень хороший укол и могу только надеяться, что доктор записал где-нибудь рецепт эликсира, прежде чем провалиться под лёд.
После ночи, проведённой на озере, я, конечно же, очень ослабла, но доктор Лундин лечил меня дома, в кухне у матушки, потому что ни она, ни я и слышать не хотели, чтобы меня отправили в другую больницу.
И потихоньку я начала поправляться.
И ещё: чуть не забыла рассказать про госпожу Фростмо! Она тоже важна для этой истории! Дама с белыми глазами, или ведьма, как я её называла.
Она больше всех тормошила редактора Форсмана. Писала в газету одно письмо за другим, утверждая, что в санатории «Малиновый холм» происходят ужасные вещи. Она не была пациенткой санатория, а жила в домике в лесу неподалёку и любила гулять в парке у озера. Там она обратила внимание, что детей, играющих в парке, становится всё меньше, а крестиков у морга всё больше. Но ей никто не поверил – кроме редактора Форсмана. И именно госпожа Фростмо отправилась в деревню и послала в редакцию телеграмму, когда «Скорая помощь» увезла сестру Эмерентию.
