забудьте все, что вам довелось увидеть! Забудьте имена, лица, особенно лица! И держитесь в тени, как можно тише и скромнее, потому что обстановка накаляется и может случиться страшное! Вуазен сейчас в Бастилии вместе с двумя другими колдунами, Боссю и Вигуре. Они-то и помогли мне ее арестовать. Но беда в том, что многие знатные особы обращались к ее услугам, одни из них подозреваются в сатанизме, другие еще хуже — в отравлениях. Как только мы соберем достаточно информации, мы обо всем доложим Его величеству, и неизвестно, каковы будут его распоряжения. Но можно предположить, что гнев короля будет страшен. Поэтому возвращайтесь, не медля ни минуты, к Ее королевскому высочеству и постарайтесь вести себя как можно незаметнее.
Вытерев слезы, Шарлотта удивленно взглянула на молодого человека: голос, который поначалу звучал так сурово и жестко, смягчился и стал почти нежным. Молодой человек сочувственно и немного насмешливо улыбнулся перепуганной маленькой девочке, что сидела перед ним. Он взял со стола листок бумаги, написал несколько строк и протянул его Шарлотте.
— Если с вами что-то случится или вам понадобится помощь, отправьте записку или слугу к господину дела Рейни, он близкий и надежный друг вашей тети. Или напишите мне, меня зовут Альбан Делаланд.
— У вас очень красивое имя! В романе о рыцарях Круглого стола говорится о ландах[20] Бретани.
— Никогда не бывал в ландах, а имя мое пишется в одно слово, — с внезапной сухостью уточнил молодой человек. — Теперь отправляйтесь к вашей горничной и побудьте с ней, а я пошлю человека за фиакром для вас.
Шарлотта направилась к двери, но у порога обернулась.
— А вы почему здесь остаетесь? — спросила она.
— Чтобы знать, какие дамы и господа приходят к гадалке Вуазен. Служанке даны суровые указания, и она провожает всех ко мне. Имею честь кланяться, мадемуазель.
— Прошу вас, еще одно слово! Пожалуйста! Вы только что сказали, что задержали эту женщину у церкви, откуда она выходила после мессы?
— Да. Так оно и было. Вы не ослышались. Люди такого сорта прячут свои преступные деяния под личиной добродетели и зачастую притворяются ревностными христианами.
— Как это страшно! И все же, мне жаль, что будущее осталось для меня загадкой и я не узнала, что меня ожидает.
— Может, оно и к лучшему, мадемуазель. Почаще смотритесь в зеркало, и думаю, оно пообещает вам радостную и счастливую жизнь.
Он снова улыбнулся, и надо сказать, что улыбка, может быть, оттого что она редко освещала его суровое лицо, была необыкновенно обаятельной и притягательной. Ее легкий оттенок насмешливости искупался искренним расположением, которое проступало очень явственно и так растрогало Шарлотту. По дороге в Пале-Рояль, сидя в фиакре рядом с Мари, она все время вспоминала молодого человека и... не слышала вопросов, которые задавала ей спутница.
Первый, кого Шарлотта встретила, войдя во дворец, был тот самый молодой человек в васильковых лентах, но перья на его черной шляпе были на этот раз белые. Узнав Шарлотту, он напустил на себя таинственный вид и, подойдя к ней, спросил шепотом:
— Ну что? Вы у нее побывали?
— К сожалению, все сложилось неудачно, — вздохнула Шарлотта.
— Она не захотела вас принять?
— Она просто не могла этого сделать. Ее арестовали у дверей церкви Нотр-Дам-де-Бон-Нувель, когда она выходила оттуда после мессы.
Рот молодого человека приоткрылся, казалось, он изо все сил старается, но не может понять смысл этой новости.
— Вы изволили сказать, что она... Она арестована? Я правильно понял?— Именно так И даже отправлена в тюрьму. В Бастилию, если не ошибаюсь.
Шарлотте показалось, что молодой человек сейчас расплачется, такое несчастное сделалось у него лицо.
— Катастрофа! Воистину, катастрофа, — простонал он. — Одному Богу известно, чего только не расскажет эта женщина, если ее начнут допрашивать с пристрастием, как они там умеют! С вечерними развлечениями покончено. Нужно срочно бежать и предупредить...
Шарлотта не расслышала конца фразы. Сен-Форжа вмиг забыл и манерность, и учтивость, и галопом помчался вверх по лестнице, размахивая тростью, которая ему явно мешала.
***
Новость об аресте Вуазен облетела Париж со скоростью молнии и с той же скоростью преодолела расстояние, отделявшее столицу от Сен-Жермена. Вечером того же дня господин де ла Рейни пришел с докладом к королю и сообщил ему о новой арестованной. После двух предыдущих арестов, когда в Бастилию посадили Боссю и Вигуре, немало парижан, в том числе знатных и высокопоставленных, было охвачено беспокойством. Их число возросло, как только стало известно, что полиция допрашивает мадам де Пулайон, даму из высшего света, молодую красивую женщину, предъявив ей обвинение в намерении отравить старичка-мужа. Это был уже второй случай после истории с мадам де Бренвилье, которая была брошена в тюрьму за подобные деяния. Все, кто так или иначе имел дело с колдуньями, всерьез перепугались, притихли и затаились. Но, когда стало известно, что под арест, помимо Вуазен, взят и еще некто, носящий фамилию Лезаж, беспокойство сменилось тоской и отчаянием.
Как уже упоминалось, Вуазен имела дело с самыми высокопоставленными людьми Парижа и его предместий. Поговаривали, что к ее помощи прибегали знатные дамы и высокородные господа. Даже жены членов парламента не гнушались обращаться к ней. Стало известно, что жена президента ла Ферона и мадам Дре, также пользовавшиеся услугами пресловутой Вуазен, были арестованы и заключены в тюрьму. Это событие всколыхнуло весь Париж, и тревожная волна слухов достигла даже узорной ограды Пале-Рояля. Но не потому, что эта волна могла коснуться брата Его величества короля, а потому, что к нему чередой потянулись люди, ища покровительства и защиты.
Нужно сказать, что отношения между братом короля и парижской знатью были совершенно не похожи на отношения парижской знати и короля. Суть этой разницы можно было выразить в нескольких словах: столица почитала Людовика XIV и боялась его, а Филиппа Орлеанского столица любила. Может быть, потому что и он любил Париж, он чувствовал себя в столице комфортно и вольготно, в то время как его венценосный брат давным-давно оставил все свои парижские дворцы и, кажется, даже не собирался в них возвращаться. Характер у короля был мстительным, и он до конца своих дней не простил парижанам беспорядков Фронды, когда ему, тогда совсем еще юному, пришлось ощутить, как ненадежны опоры, на которых держится трон. Он не забыл и не собирался забывать, с какой ненавистью столичные жители поносили его мать из-за кардинала Мазарини,
