в войну, так примерно продолжается и сейчас. Во всяком случае, мужчин в бригадах меньше, чем женщин. Выдюжили в жестокое, голодное военное время, теперь и подавно выдюжат. Конечно, формула эта не выведена крупными буквами по фасаду здания конторы дистанции, но Зубок любит ссылаться на героизм военных лет. Зубок — железный командир.
Давно ли Зубок на дистанции? Почти двадцать пять лет. Четверть века. Начинал бригадиром.
Теперь о Семене Подколдеве.
На дистанции так повелось: кладовщик ли, экспедитор ли, механик ли тележки для контроля состояния пути — непременно мужчина. Даже дежурные no переезду — мужчины.
Местком пошел в атаку на эту традицию, и первым из мастеров, поддержавших его, был Василий Евграфович Ногин. Он начал с младшего Подколдева: предложил ему сменить флажок дежурного по переезду на более увесистый инструмент путейского рабочего. Младший Подколдев пожаловался брату — тот был не просто экспедитором, а состоял при особе Зубка чем-то вроде ординарца.
Зубок не счел возможным отменить распоряжение мастера, но Федотову намекнул: поумерь свой пыл, хозяин на дистанции один. Зубок пришел в ярость, когда Ногин официальным письменным заявлением потребовал в бригаду и Семена — тот числился в штате околотка, — а местком подкрепил это заявление специальным решением.
Так еще задолго до нынешнего выговора в приказе случилось размежевание: Петр Захарович Зубок, начальник дистанции, член бюро райкома, заслуженный, почитаемый человек, с начальником службы пути дороги на «ты», — и Федотовский вопрос.
Начальник отделения? Он прекрасный знаток локомотивного хозяйства. Из начальников депо. Тяговик, как говорят на транспорте. Тяговик до мозга костей. Душою Угловых всегда там, где локомотивы. О путейцах вспоминает лишь при чрезвычайных обстоятельствах.
Все завязалось в один узел: и женский вопрос, и Подколдевы, и выговор за предерзостный поступок — запрещение выгрузки шпал.
И «решетка».
Придет время, когда любую операцию на ремонте
Пути, даже на такой ветке, как Ямсковская, будут выполнять машины. Придет. И уж конечно никто не станет сменять рельсы вручную. Возможно даже, дистанция заведет свою портативную путеукладочную машину. А скорее всего за дистанцией останутся лишь самые мелкие текущие работы, все остальное — дело путевых машинных станций. Разные варианты возможны.
Но для Ямсковской дистанции в теперешней обстановке «решетка» — лучший выход.
Вот, собственно, и все.
Выговор приказом по дороге — это, конечно, неприятно. Да нет, чего там, это, конечно, больно. Но ничего. Ничего!. Хотя был момент, когда подумалось: а стоит ли продолжать? Как-то так получилось, что и выговор этот, и все неудачи, и все, что было и есть плохого, — все разом вспомнилось. Учебу в институте забросил. Ради нее переехал сюда — здесь тетя, есть кому сына доверить, чтобы самому засесть за учебники. Ради учебы и переехал и тем не менее запустил. Нет времени. Ни минуты. На сон не хватает.
Есть, наверное, какая-то связь между прошлыми событиями его жизни и нынешней преданностью женскому вопросу. Наверное, есть. Жена погибла от ожогов: воспламенился этиловый спирт. Она несла слишком тяжелую бутыль и выронила ее. А поблизости чиркнули спичкой. Неосторожность за неосторожностью. Жена работала на лакокрасочном заводе. Рядовая работница. Как те, что работают сейчас на пути в Белой Выси, в Ямскове или еще где-то.
А с сыном тоже не все ладно. Тетя — прекрасный, добрейший человек, но нет у нее больше ни внуков, ни детей, один он, внучатый племянник. И дорог он ей невероятно, и балует она его сверх всякой меры. Надо бы самому заняться им. Надо, а нет времени.
Да, был такой день, когда подумалось: не хватит ли? Тем более что и результаты пока мизерные. И еще подумалось: будут перевыборы месткома, и окажется
Федотов О. С. снова просто рядовым инженером, целиком подчиненным Зубку… Был такой день. Как раз в Белой Выси. Ехал на дрезине, остановился, потому что горючее кончилось. Вера сказала: «Вот товарищ корреспондент к нам», — а прозвучало: «Вот еще один Орсанов к нам».
«Ночь Михаила Подколдева»… Живописание истории одного подонка. Точнее, двух. Ну и что? Чем помогла статья?
Не будем спорить! Может быть, вы действительно считаете его статью хорошей, а может быть, — простите за прямоту! — лишь защищаете честь корпорации.
Да, был такой день: все скверно, и ниоткуда нет помощи. И хватит ли сил продолжать? И вообще, кто вы такой, Федотов О. С… зачем вы?. А тут еще дождь. Льет и льет, льет и льет. Никакого просвета. Все скверно, все отвратительно… Был такой день. Был и прошел. Хватит о нем. Больше не повторится.
Конечно, глупость. Какое там одиночество! Есть крепкие союзники.
Рубака? Допустим, в этой аттестации есть доля правды: Ногин действительно горяч. Но ведь для дела горяч. Лучший путейский мастер на дистанции.
Рубака — это пошло после случая с инструктором райкома Панеевым. Была жалоба: Ногин сместил бригадира в рядовые рабочие. Бригадир и написал жалобу. Пустой человек. Болтун и лодырь. Ногин, безусловно, прав.
Панеев приехал в Белую Высь — и прямо в бригаду. Выяснить мнение рабочих. Очень правильно поступил. Вообще, Панеев — настоящий партиец, настоящий инструктор райкома… Беседует с рабочими. А тут откуда-то Ногин. И сразу же с ходу: «Почему людей от дела оторвали?» И пошел… Такой характер.
… Рябинин положил авторучку, потер озябшие руки.
— Что вы намерены предпринимать, Олег Сергеевич?
— Насчет шпал все сначала — поеду на главный наш завод-поставщик. Насчет «решетки» напишу начальнику дороги. В общем, буду долбить по всем пунктам.
— Включая женский вопрос?
— Надо оправдывать кличку.
VIII
«Сейчас к себе», — подумал Рябинин, выйдя из красного уголка. К себе — это значит в комнату для приезжих. Собраться с мыслями, наметить план дальнейших действий.
Федотов снова представился Рябинину: худощавое, острое лицо, глаза под очками кажутся выпуклыми, крепкая, сильная шея. «Буду долбить по всем пунктам», — сказал он. И подумалось: Федотов похож на дятла. Дятел упорно делает свое дело.
Показалось здание конторы дистанции. В длинной шеренге окон — три зарешеченных.
Обитая железом дверь, железные прутья в окнах, и за этой крепостью — Красильников, секретарь парторганизации. Можно ли представить себе что-нибудь более нелепое!
И вдруг, казалось бы вне всякой связи с Федотовым, Красильниковым и Зубком — всем тем, что волновало сейчас, представилась университетская аудитория — большая комната с рядами пустых столов и стульев, и только впереди, за отдельным столом, сидит старичок, лобастый, лысый, с кучерявым белым пушком на висках и белыми усами, а перед ним — Нина; она говорит что-то, а старичок удовлетворенно кивает головой; потом он берет у Нины экзаменационный лист и вписывает в него одно
