в нос. Дерек не кажется слишком уж положительным парнем, но его сила привлекает. Не настолько, чтобы падать перед ним на колени и распахивать рот, но всё же МакКолл частенько подъёбывает Стайлза дурацким словечком «химия», которая, по его мнению, курсирует от оборотня к Стилински. Стилински не согласен. Химия у него вяжется только с крысой Харрисом, а с волком у них взаимный мозготрах. Даже отстранённая волчья морда — хочется подкалывать его по этому поводу.
Дерек одёргивает на нём куртку, и Стайлзу уже почти вопит ему в лицо: «Понял, блохастый, кто тут главный?!», как Хейл клацает зубами прямо перед носом. Это глупо, но Стайлз отскакивает от него метра на два.
Следующая картинка — летящий на фоне голубого неба ярко-красный мяч.
— Мудак! — орёт Скотт, но всё равно зачем-то прыгает за ним прямо в огромную грязную лужу. Стайлз и рта раскрыть не успевает — в немом восхищении смотрит, как лучший друг, эпичнее, чем в любой финальной сцене любого фильма, хватает на лету мяч и поднимает целый фонтан прекрасно грязных брызг, обрушиваясь в самое глубокое место этой идеальной лужи.
МакКоллу четырнадцать — скорее всего, ему здорово перепадёт дома, поэтому Стилински, недолго думая, гасает за ним, как сбрендивший щенок, позабыв о том, что на нём любимая байка с Четвёркой Икс.
Новую покупать отец отказывается.
Он чудовищно соскучился по ним и по Дереку, но сознание не выпускает его из своей тюрьмы; Стайлзу снова кажется, что он сидит в крошечном железном ящике и орёт. Срывает связки: «Выпусти меня! Выпусти меня!». Но выпустить некому. На этот раз в голове живёт не лисица.
Он запер себя сам.
Иногда губы начинают бормотать какую-то ересь. Он повторяет её снова и снова, зовёт кого-то, разлепляя глаза и проваливаясь пустым взглядом в ряд плоских лампочек. Они выключены, а значит — ночь. Стайлз дрейфует в ней, тонет, она внутри. Я в коробочке, — думает он. Я в коробочке, очень маленькой. В ней темно, но во мне темнее.
Чьи-то руки тащат на дно. Чьи-то — скручивают мозги в кулаках так, что боль не оставляет ни на секунду. И чьи-то ещё удерживают здесь. Он ненавидит их больше всего.
Он тоскует по ним — больше всего.
А ещё через несколько дней после того, как он возвращается в сомнительное сознание, которое уместнее было бы назвать бредом больного на голову человека, он видит свою мать.
Она мягко улыбается, присев на край его неудобной постели. У неё мягкие локоны и невыносимо тёплые глаза. Стайлзу не горько, не страшно, он просто смотрит на неё и чувствует… покой. Клаудия мягко гладит его колено, и на миг боль отступает. На миг ему кажется, что сейчас всё закончится, раньше времени, куда раньше. Только вот на губах снова какие-то хрипы. Что-то держит его, а мать улыбается ещё теплее. Протягивает руку, осторожно обводит пальцами лицо и Стайлз закрывает глаза, выдавливая:
— Мам?..
А ему отвечают:
— Тише.
От этого голоса замирает сердце.
— Д…Дер…
— Тише, я здесь.
Он ничего не видит. Он — пыль. Он — шелуха.
Но сердце успокаивается, и под мерную боль в голове сознание снова отступает.
* * *
— Точно порядок?
— Господи, Скотт, я не хрустальный, и клянусь, если ты сейчас же не поставишь меня на место, я натравлю на тебя Питера.
Оскорблённое достоинство Стайлза страдает уже третий раз за сегодняшний день, когда МакКолл подхватывает его на руки и волочит то в туалет, то в постель, то к окну палаты.
— Почему Питера? — удивляется Скотт, но всё же отступает, поднимая руки.
Стилински, смерив друга строгим взглядом, встаёт сам и осторожно идёт к столу в углу комнаты. Хлопчатобумажная ткань голубой рубашки слегка путается в коленях.
— Потому что никто не любит Питера. А я как баба в этом платье, да?
Скотт приподнимает брови. В углах его глаз подозрительно много морщин.
— Правду, МакКолл. Мне нужен честный ответ, иначе ты — хуёвый друг.
— Да нормальная рубашка, — он опускает взгляд и отворачивается.
Стайлз уверен, что Скотт по-тихому ржёт, и жалеет, что у него не достаточно сил, чтобы подойти и надавать лещей по кучерявой голове. Он старается не спалить себя и свою одышку, поэтому просто садится на стул и придвигает к себе пакет, лежащий на столешнице. В нём дневник и пару открыток — от Лидии и Эрики с Бойдом.
— Господи, сейчас расплачусь…
Хотя он кривит душой. Получать слова ободрения от Мартин приятно. Странно-приятно, как будто от очень близкого и тёплого человека, с которым только вчера виделся. Она собиралась приехать из Лос-Анджелеса со дня на день — это не может не радовать. Хотя он слабо представляет себе, что скажет ей.
Он жил уже второй день.
Вчера ещё не мог ходить, а сегодня поднабрался сил. За двое суток его посетили все, кто мог. Питер заскочил пробегом, примерно через час, как Стилински пришёл в себя. Правда, сделал вид, что вообще не к нему направлялся, но даже задержался поболтать на пару минут.
— Держишься, кнопка? — спрашивает Питер, осматривая просторную палату.
— Ещё как. Скоро надеру тебе задницу, — шутит Стайлз, едва разлепляя губы. У него так болит голова, что жить не хочется.
— Считай, уже надрал, — и оборотень усмехается своей, фирменно питерской, ухмылкой, слегка проводя пальцами по подвешенной на стойке капельнице. — Знаешь, что Дерек захаживает сюда каждую ночь?
— Нет. — У него нет сил даже на удивление. Но что-то подсказывало, что Дерек рядом. Постоянно.
— Этим ты меня и уделал, кнопка. Вы, ребята, нравитесь мне. Никогда бы не подумал, что всё случится так прозаично…
— Какое сегодня число? — Стайлз открывает тетрадь на чистой странице и хмурится, заставляя глаза поймать ракурс. С ними уже совсем плохо.
— Тридцатое, — МакКолл усаживается в кресло у кровати и достаёт из школьной сумки пару тетрадей. Он занимается здесь, чтобы Стилински не заскучал. Это ценно.
Делая быструю запись — на большую просто не хватает сил, — Стайлз откладывает ручку и прячет тетрадь в ящик стола. Он уже пообещал себе написать кое-что, когда поднаберётся сил. Он уже знает, кому отдаст свой дневник.
Он не уверен, что это кому-то нужно, но…
МакКолл тихо бубнит себе под нос, углубляясь в свои конспекты, а Стайлз наблюдает за ним из своего угла и чувствует себя стариком. Бенджамином грёбаным Баттоном, чья жизнь угасает с быстротой горящей спички.
* * *
— Не думал, что ты придёшь, — честно говорит Стайлз, наблюдая, как Дерек осторожно закрывает окно. Голос слегка охрип, но спать не хочется
