Он отличался крепким телосложением: широкие плечи, мускулистые руки с большими узловатыми кистями, которыми скульптор долгое время выполнял тяжелую черную работу.
– Зачем он здесь?
– Пойдем. Пойдем, познакомишься с ним, и он сам все тебе расскажет.
Они вошли в главную дверь, и Александр поздоровался:
– Я Александр, сын Филиппа, царя македонян. Добро пожаловать в Миезу, Лисипп. Для меня большая честь повстречаться с тобой. Это мой учитель – Аристотель из Стагира, сын Никомаха. В некотором смысле он тоже македонянин.
Лисипп представил своих учеников, Архелая и Харета, но во время разговора не отрывал глаз от лица царевича. Взгляд художника пробегал по его чертам, делая в уме наброски.
– Твой отец поручил мне изготовить в бронзе твое изображение. Хотелось бы узнать, когда ты сможешь позировать мне.
Александр взглянул на Аристотеля – тот улыбнулся.
– Когда угодно, Лисипп. Я прекрасно могу говорить, пока ты работаешь… если тебе это не помешает.
– Наоборот, – ответил Лисипп, – для меня будет честь – слушать тебя.
– Как тебе показался мальчик? – спросил его философ, когда Александр вышел.
– У него взгляд и лицо бога, – ответил великий ваятель.
Глава 14
Жизнь в Миезе протекала в высшей степени размеренно. Александр и его товарищи просыпались до восхода солнца, завтракали в основном крутыми яйцами с медом, вином и мукой – месивом, называемым «чаша Нестора», поскольку его рецепт описан в «Илиаде», – а потом вместе с учителем верховой езды на пару часов отправлялись на конную прогулку.
Закончив этот урок, юноши переходили под опеку учителя военного дела, который преподавал им борьбу, стрельбу из лука, владение щитом, копьем и дротиком. Остальное время с ними занимались Аристотель и прочие.
Иногда учитель военного дела, вместо того чтобы утомлять ребят однообразными упражнениями, брал их на охоту. В лесу водились кабаны, косули, волки, медведи, рыси, а также львы.
Однажды после возвращения с одной из таких облав они увидели у входной двери Аристотеля в странном наряде: в сапогах из дубленой кожи с голенищами до колен и в переднике с нагрудником. Он осмотрел убитых животных и выбрал самку кабана, очевидно супоросую.
– Тебя не затруднит отнести ее ко мне в лабораторию? – обратился он к егерю и кивнул Александру, чтобы тот следовал за ним. Это означало, что состоится урок для одного царевича.
Юноша отдал распоряжения, чтобы все сделали так, как просил учитель. Свинью уложили на топчан, рядом с которым Теофраст разложил целый ряд хирургических инструментов, безупречно наточенных и начищенных.
Аристотель велел передать ему скальпель и обратился к молодому царевичу:
– Если ты не слишком устал, я бы попросил тебя ассистировать мне при операции. Я покажу тебе много полезного. Там лежат писчие принадлежности, – он указал на перо, чернильницу и несколько свитков папируса, – чтобы ты мог делать заметки и фиксировать все, что увидишь во время вскрытия.
Александр поставил в угол лук и стрелы, взял перо и папирус и подошел к столу.
Философ надрезал брюхо свиньи, и внутри матки животного показались поросята. Одного за другим он измерил каждого и сказал:
– До рождения оставалось две недели. Вот это матка, то есть матрица, где формируются зародыши. А этот внутренний мешок – плацента.
Александр, в первый момент поддавшись отвращению от запаха и вида этих окровавленных внутренностей, вскоре начал делать заметки, а потом и наброски.
– Видишь? Органы свиньи, или самки вепря, что одно и то же, чрезвычайно похожи на человеческие. Посмотри: это легкие, то есть мехи, позволяющие дышать, а эта мембрана, что отделяет верхнюю часть внутренностей, более благородную, от нижней, – френ, то есть диафрагма; древние считали, что там находится душа. На нашем языке все слова, указывающие на мыслительную или рассудочную активность, а также безумие, являющееся расстройством мышления, происходят от термина «френ» – мембрана, оболочка.
Александр хотел спросить, что двигает этим френом, что заставляет его ритмично подниматься и опускаться, но уже знал ответ: «На сложные вопросы не существует простых ответов» – и промолчал.
– А вот это сердце: насос, подобный тому, что выкачивает воду из корабля, но бесконечно более сложный и эффективный. Согласно древним, здесь располагаются чувства, потому что его движение ускоряется, если человек охвачен гневом, или любовью, или просто похотью. На самом деле движение сердца также ускоряется, если подниматься по лестнице, а мне не кажется, что взбирание по лестнице вызывает какие-либо чувства.
– Да уж, – признал Александр, уставившись в замешательстве на окровавленные руки учителя, роющиеся во внутренностях свиньи.
– Можно выдвинуть правдоподобное предположение, что, когда усиливается интенсивность жизни, необходимо, чтобы кровь циркулировала с большей скоростью. Существуют две системы кровообращения: та, что идет к сердцу, и другая, идущая от сердца, – полностью изолированные друг от друга, как ты можешь видеть. В этом, – добавил Аристотель, положив скальпель на поднос, – мы очень похожи на животных. Но кое в чем мы совершенно другие. Долото и молоток, – приказал он Теофрасту и несколькими точными ударами вскрыл черепную коробку животного. – Мозг. Наш мозг гораздо больше, чем у этого или любого другого зверя. И знаешь почему? Потому что это обиталище мыслей, сознания… Есть несомненная связь между нашей способностью думать и объемом нашего мозга.
Аристотель закончил и передал инструменты Теофрасту, чтобы тот вычистил их. Потом учитель вымыл руки и взял у Александра его заметки.
– Превосходно, – одобрил он. – Я бы не мог сделать лучше. Теперь можешь передать этого зверя мяснику. Я очень люблю шпикачки и кровяную колбасу, но, к сожалению, с некоторых пор с трудом их перевариваю. Если нетрудно, попроси поджарить мне к ужину мясо на ребрах.
В другой раз Александр обнаружил, как Аристотель внимательно проделывает ту же операцию, но над гораздо меньшим объектом – куриным яйцом, снесенным всего десять дней назад.
– Мое зрение уже не то, что было раньше, и потому приходится просить помощи у Теофраста. Будь внимателен, потому что потом сам будешь мне ассистировать.
Теофраст с невероятной точностью орудовал тончайшим и острейшим лезвием, зажатым между большим и указательным пальцами. Он вытащил белок и отделил зародыш от желтка.
– Через десять дней от начала высиживания уже можно различить сердце и легкие цыпленка. Видишь? Ты с хорошими глазами, видишь?
Теофраст показал маленькие кровяные сгустки, о которых говорил учитель.
– Вижу, – подтвердил Александр.
– А ведь тот же механизм действует и при развитии растения из семени.
Александр уставился в маленькие, чрезвычайно подвижные серые глаза эллина:
– А ты никогда не проделывал этого с человеческим существом?
– Неоднократно. Я рассекал зародыши возрастом в несколько недель. Платил деньги одной повитухе, что делала аборты проституткам в одном борделе в районе Керамик, в Афинах.
Юноша побледнел, и Аристотель заметил
