громко спросила Либби.
— Либби, это вы? — спросил Гейб. — Я не знал, что вы здесь. Пришел посмотреть на звезды, захотелось побыть одному.
— Я тоже решила побыть в одиночестве, но сейчас пойду вниз.
— Если это из-за меня, то я найду другое место, — сказал Гейб.
— Нет, я в самом деле возвращаюсь. Здесь так одиноко, — объяснила она.
Гейб сел на валун.
— Да, эта пустота пугает, Ведь вокруг ни души. Но как прекрасны здесь звезды. Они, кажется, так близко, что хочется потрогать их руками.
— Я лучше оставлю вас наедине со звездами.
— Вы всегда убегаете от меня. Я же не монстр!
— Нет, конечно.
— Но вы все еще злитесь за то, что я тогда вмешался?
— Нет. Я вам благодарна. Просто… — вздохнула Либби.
— Что просто?
— Почему вы картежник, Гейб? Вы добрый и умный. Почему вы не хотите, чтобы вас уважали?
Гейб рассмеялся, и его смех разнесся эхом по горам.
— Вы прямо как моя мать. Она хотела, чтобы я стал клерком в банке. Мой отец умер, и мы жили, как это лучше сказать, в стесненных условиях. Вы знаете, что это означает. Надо притворяться, что вы не бедны. Когда кто-нибудь заходил на чай, мы притворялись, что не голодны, потому что у нас было только одно пирожное только для гостя. Мать пристроила меня в банк младшим клерком. Я терпел это три месяца. Представьте себе: накрахмаленные воротнички, колонки цифр. Да, мистер Блейкли, нет, мистер Блейкли. Фостер, ты опоздал на две минуты. Опаздывать нельзя. Я чувствовал, что задыхаюсь.
— И что вы предприняли? — спросила Либби.
— Я пробовал себя на многих работах: был юнгой на пароходе, начал играть в карты и понял, как глупы и жадны люди. Они всегда себя выдавали, думая, что им повезет, и не могли вовремя остановиться. Я решил, что более легкого пути зарабатывания денег не существует.
— Но это же не так легко, — сказала Либби. — Вам пришлось бежать от суда. Нося оружие, вы думаете, что его придется когда-то применить?!
— Мне все равно. Я не боюсь опасности. Опасность делает жизнь интересней. Больше всего я боюсь скуки, однообразия, мелочности и скованности. Но я должен признать, что одиночество тоже трудно выдержать. Никто не хочет быть рядом с игроком, потому что его жизнь — это постоянные переезды.
Он замолчал, и они оба стали смотреть на звезды.
— Расскажите мне о Хью, — наконец попросил Гейб. — Должно быть, он настоящий человек, если вы отправились за ним так далеко.
— Хью?.. Хью — другой. Вы когда-нибудь видели полотно Пака «Сон в летнюю ночь»? Вот это и есть Хью. Его не прельщает реальность. Деньги у него не задерживаются, они у него — вода в решете. Он мог забыть забрать меня от модистки, потому что писал сонет. Он не практичен и раздражителен. Вот поэтому я и еду к нему. У него нет и капли представления о том, как выжить в лагере золотоискателей. Хью даже не знает, как искать золото. Он не рожден для труда.
— А вы?
— Я рождена быть сильной. Еще девочкой я была упряма. Моя гувернантка сказала, что я плохо кончу.
Гейб засмеялся.
— Увидев вас здесь, она бы сказала, что была права. Значит, вы хотите спасти непрактичного, раздражительного человека, который тратит деньги и пишет сонеты. У него, должно быть, какие-то достоинства или вы решили избавиться от него и ищите замену?
— Одно из его достоинств — кудрявые волосы.
— Интересно, пересек ли хоть один человек континент из-за кудрявых волос?
— Он смотрит на меня, как будто я самое лучшее, что есть на земле. Он обожает детей и ведет себя так, как будто кроме него никто не давал жизнь детям. Не каждая женщина может похвалиться, что муж, прожив с ней семь лет, обожает ее так же, как и раньше.
— Я бы сказал, что он счастливчик. Не каждая женщина отважится пройти полмира, чтобы найти мужа, — тихо сказал Гейб.
— И, как я вам уже говорила, я воспитана на долге и верности, хотя, если бы знала о том, что меня ждет впереди, вряд ли бы решилась на такое путешествие.
— Однажды, решив ехать, вы не свернули с пути. Вы — самая упрямая женщина, которую я встречал в своей жизни.
— Это оскорбление или комплимент, мистер Фостер?
— Мы прошли вместе не одну сотню миль. Зовите меня просто Гейб.
— Хорошо, Гейб, — мягко сказала Либби. — Я хочу поблагодарить за Люка. Вы были так добры, и меня это обрадовало.
— Значит, мы больше не враги.
— Мы ими не были.
— Тогда я предлагаю вам свою дружбу, по меньшей мере, до конца пути?
— Думаю, что было бы глупо ее отвергать, — сказала Либби.
— Пожмем руки? — Гейб протянул руку.
Либби почувствовала какое-то странное, но приятное чувство от этого рукопожатия.
— Мне нужно идти, а то девочки могут проснуться, — сказала Либби.
— Я пойду с вами.
Они спустились, не говоря друг другу ни слова.
13
Либби записала в дневнике: «5 августа 1849. Наконец мы движемся с хорошей скоростью, стало холодно, но воды достаточно. Я была подавлена, когда узнала, что прошли только половину пути, но сейчас настроение у всех хорошее.
Не могу не согласиться, что спускаться с холма лучше, чем, подниматься. Пейзаж вокруг удивительный: заснеженные пики гор, причудливые горные образования. Мужчины вовсю стреляют дичь. Мне надо научиться ее ощипывать и снимать шкуру с кроликов. Раньше за меня это делали другие.
Дни, проведенные в горах, были самыми приятными. Мы забыли о холере, и все, кажется, привыкли к разреженному воздуху. Корма для скота достаточно, и каждый думает, что до Калифорнии совсем недалеко, если они будут продвигаться быстрее.
Незаметно все вокруг изменилось. Ручьи исчезли, приходится часто преодолевать крутые спуски. Пришлось застопорить задние колеса фургонов, чтобы те не сорвались».
Наконец обоз дошел до спуска к Гусиному ручью, на который было даже страшно смотреть, не говоря уже о том, чтобы спускаться.
— Должен быть другой спуск! — закричал Райвл.
— Если и есть, то никто его еще не нашел. Нужно идти вдоль долины, — сказал Джимми.
— Позаботься о моем грузе! Ты слышал? — крикнул ему вдогонку Райвл.
К первой повозке решили привязать веревки, чтобы поддерживать ее сверху. Ее спуск показался вечностью. То ли канаты перетерлись, то ли груз был слишком тяжелым, но веревка лопнула — фургон покатился вниз. Людей, держащих веревку с другого бока, потащило вниз. Фургон ударился о скалу и понесся дальше. Быки, запряженные в него, жалобно мычали, вода из бочек лилась ручьем.
Шелдон был вне
