огромная забинтованная левая нога мумии, выходящей из пирамиды, ворвался в мое сознание.
— Чудесная, красавица моя! Единственная моя возлюбленная.
Я держал ее в объятиях долго, как мог, до тех пор, пока Бриджит, посмотрев через мое плечо, не напряглась от того, что увидела в зеркале. Я получил жгучий удар от моей вечно любящей жены, которая, отступив на несколько шагов, споткнулась о чемодан.
— Кто это?
Через минуту стало очевидно, кто это. Сначала чемодан, а затем Мария, беспризорница, которую я спас от судьбы худшей, чем смерть, медленно тащила свой багаж через порог, тяжело дыша.
— Эту девушку я нанял в Лондоне, чтобы она прибралась в доме и присмотрела за тобой и детьми, когда ты вернешься из Голландии. — Ее зовут Мария. Мария, — позвал я, — это моя жена Бриджит, о которой я тебе говорил. Она покажет тебе, что делать, хотя при этом может и слегка тебя ударить.
Бриджит напряглась, словно собираясь показать Марии, насколько я прав. Но она сдержалась.
— Так вот чем ты занимаешься? Как только я уехала к родителям на две недели, ты сбежал и нашел другую женщину. Я должна была знать.
Бесполезно было злиться. Но если бы это было не так, она бы поверила мне еще меньше. Я ответил ей таким же жгучим ударом.
— Я страдал из-за тебя, — сказал я, — и только сегодня утром поехал в Лондон. Сегодня вечером я встретил Марию в метро. Она только что потеряла работу и ей некуда было идти. Поэтому я подумал, что она бы могла нам здесь пригодиться могли бы использовать ее здесь. Я решил, что ты слишком много работаешь. Тебе будет нужна ее помощь.
Бриджит плакала.
— Это правда. — Тон Марии был таким, что никто не мог ей не поверить, и с этого момента мне хотелось уложить ее в постель, но с этого момента я знал, что никогда этого не сделаю. — Он помог мне. — Она придвинула чемодан к стене, сняла пальто, взяла с пола стул и поставила его напротив стола. — Завтра я уеду, — сказала она. — Но это правда то, что сказал Майкл. Англичане в Илинге никуда не годятся. Англичанка кричит на меня. Не кормит меня. Дети кричат и пинаются. Мистер Хорликстон поднял руку на меня, напился, посмеялся надо мной и сказал, что хочет погладить мою грудь. Англичане негодяи.
Не знаю почему, но эти мысли пришлись по вкусу Бриджит, особенно то, что англичане плохи. Она протерла свои большие голубые глаза, и я остался сидеть среди обломков, а они с Марией пошли на кухню, чтобы приготовить что-нибудь поесть. Снаружи доносились крики совы, и время от времени на нашем переезде шумел двигатель какой-то машины. Я сидел, сознавая, что десять раз совершил неправильный поступок и что мое путешествие не получилось. Я бы вернулся в Лондон, но было уже слишком поздно. В Сохо дела, возможно, только начинают набирать обороты, но в здешнем краю после восьми часов вечера социальные блага цивилизации скатываются, как ковер, и убираются до следующего дня. Мне пришлось терпеть их безумный смех, пока я сидел в своей комнате и собирал чемодан, чтобы отнести его в свою квартиру в владениях Моггерхэнгеров. Бриджит не поверит, что я нашел работу.
Внизу не было видно ни чемоданов, ни битой посуды. Стол был накрыт для еды, закуски уже были разложены по тарелкам и мискам: бутылка голландского джина, пачка голландских сигар, коробка голландских шоколадных конфет и красный футбольный мяч голландского сыра. Я почти ожидал увидеть ветряную мельницу в соляном погребе, башню, полную редиса, и шляпу, из которой прорастают тюльпаны. Я знал Бриджит так долго, что прекрасная Голландия была у меня в крови почти так же, как и у нее.
Запах жареного мяса наводил на мысль, что она вытащила что-то из морозилки, как только вернулась. Я был самым счастливым человеком на свете, у которого была жена голландка, ненавидела она меня или нет, но как долго могла продолжаться эта безумная конфронтация, я понятия не имел. После еды всем чертовски захотелось спать и мы максимально использовали это время.
В таверне «Железнодорожная гостиница», расположенной через дорогу от вокзала, обслуживание было самым медленным из всех пабов в этом районе. Быстро выпить было тем невозможно, и если вы думаете, что можете забежать в железнодорожную гостиницу за пинтой пива и пирогом со свининой, прежде чем успеть на поезд, вы обязательно опоздаете.
Хитрый бездельник, владелец этого паба, должно быть, удвоил свою прибыль от недопитых напитков. Неудивительно, что он называл вас сквайром и поручил своей девяностолетней матери прислуживать за стойкой и мыть единственный стакан, который был у них для всех клиентов, в то время как сам смотрел в окно на приходящие и уходящие поезда с широкой улыбкой на жирном лице. Снаружи паба висела табличка с надписью «Быстрые обеды», но даже на то, чтобы получить у него бумажную тарелку с сыром и нарезанным чудо-хлебом потребовалось полчаса. Неудивительно, что он держал свиней в конце своего сада площадью десять акров. Их кормили жирными объедками, оставшимися от посетителей, и они производили свинину, имевшую вкус сырого лука. Он был известен в этом районе тем, что заставлял людей опаздывать на поезда из-за медленного обслуживания, однако паб все-таки был часто полон. Возможно, это было приметой времени, когда люди не возражали, если пропускали важную встречу в Лондоне. В Швейцарии его бы скинули с Маттерхорна.
Бриджит отвезла меня туда, чтобы я успел на полпервого. Она была в хорошем настроении после нашей ночи нежеланной страсти. Часто это бывало не так: оргазмы вызывали у нее зуд и нервозность, как при похмелье, но, возможно, сообщение о моей работе за завтраком, когда она вошла с тарелкой нарезанного сыра, смягчило ее утреннее настроение. Полагаю, что и у меня тоже, потому что после стольких лет совместной жизни наши настроения часто совпадали.
— Работа? — Шок был почти таким же сильным, как тот, который я испытал, когда она уехала в Голландию. — Что ты умеешь делать?
— Я шофер, — сказал я. — Я буду приходить домой только по выходным. Если только не буду по выходным работать. Тогда приду домой домой на неделе. Я буду приходить домой так часто, как смогу.
За последние несколько лет она стала человеком порядка. Ей нравилось жить по шаблону, знать, что происходит и когда именно. Неопределенность угнетала и раздражала ее, как и любого другого, поэтому тот факт, что она могла не знать, когда я приду, заставил ее пролить кофе на
