произнеся над ним следующий приговор:
Männe tuonne, kunne käsken, Kurimuksen kurkun suuhun, Meren ilkiän kitahan, Ikuisille istuimille, Polwusille portahille, Sielt et pääse päiwinäsi, Selkiä sinä ikänä.
т.е. Иди, куда пошлю тебя,
В пучину водоворота,
В грозную пасть моря,
Туда, к вечному заключенью, Туда, к мосту вечному.
Никогда оттуда не выйдешь, Во всю жизнь свою не спасешься.
По другому варианту, Вайнемойнен исчез, потому что Создатель осудил его блуждать по морю, терпеть участь, описанную в начале «Калевалы», и, наконец, по долгих странствованиях погибнуть в пучине водоворота.
Проведя несколько дней в Вуонинене, я продолжал путешествие свое через Йвалати (Jywä lahti) в деревню Утува, где, сказали мне, было 90 домов. Здесь прожил я целых 11 дней и по-прежнему занимался преимущественно записыванием волшебных рун. Сверх того, добыл я в этой деревне разные предания содержания исторического, относящиеся по большей части к вышеупомянутой разбойничьей войне.
В одном из этих сказаний описан набег пограничных финнов на деревню Алаярви. Ограбивши всю деревню, потащили они силой за собой старика, которого давно ненавидели и преследовали. Пока они тащили его вдоль берега озера, двенадцатилетний сын его шел по другому берегу и грозил врагам перестрелять их всех, если они не выпустят отца на волю. Не уважая угроз мальчика, разбойники ругали его и с большей жестокостью обходились с отцом. Но мальчик не пугался ругательств, продолжал идти и грозить им; тогда враги обещали исполнить его желание с условием, чтобы он с противоположного берега пустил стрелу, которая пронзила бы яблоко (omena), поставленное на голове отца. Мальчик согласился на дерзкий опыт, и отец дал ему следующий совет: «Käsi ylennä, toinen alenna, järwen wesi wetää», то есть: «Подними одну руку, опусти другую, вода в озере притянет к себе (стрелу)». Сверх чаяния, стрела попала прямо в цель, раздвоила яблоко, и отец получил свободу. В другом, более достоверном сказании говорится о многочисленной толпе пограничных финнов, которые грабили и опустошали Русскую Карелию вдоль и поперек. Жители, спасая от неприятеля то из своих сокровищ, чего не могли унести, зарыли его в землю, а собранный хлеб частью отдали скотине на корм, частью разметали по снегу и потом от этих семян получили богатую жатву. Раз во время этого набега неприятель ворвался к одному карелу по имени Лагонен Тиита, когда он лежал, погруженный в глубокий сон. Пробудившись от стука, Лагонен вскочил с постели, схватил второпях лук, стрелы, нижнее платье и ударился бежать от врагов. Быстрым бегом своим мог бы он скоро спастись, но жестокий мороз заставил его подумать о голых ногах своих. Он остановился, приметив, что враги его немного отстали, но успел надеть исподнее платье только на одну ногу. Неприятель догнал его, тогда быстро и отважно напряг он лук и, когда враги подходили, чтобы схватить его, поворачивал то на одного, то на другого с криком: «Берегись! Застрелю!» — «Katscho, mi ammun!». Этой хитростью смутил он так врагов, что успел опять убежать, надеть нижнее платье на обе ноги и спрятаться в густом лесу. Корыстолюбивые разбойники продолжали, между тем, грабить и, совершив многие преступления, пришли наконец к озеру Туопаярви. Отсюда захотели они водой проехать в Пааярви, но, не зная дороги, взяли крестьянина из Киисъйоки и заставили его править лодкой. На этом пути был порог, называемый Ниска, с отменно быстрым большим водопадом. Как скоро приблизились они к порогу, кормчий направил судно близко к берегу, вскочил на камень и толкнул лодку вниз по течению. Враги не могли уже удержать быстрого бега своей лодки и силой стремления унесены были в пучину. Внизу водопада нашли после сорок шапок.
Кроме этих и подобных им повестей о набегах пограничных финнов на Русскую Карелию, слышал я в Утува рассказы о великанах, называемых найколайзет, или найконканза. О происхождении этого народа говорит сказание, что лесной дух (metsän рака) украл себе жену-христианку и прижил с нею мальчика и девочку, которые после соединились и произвели на свет богопротивное потомство, известное под именем найколайзетов. Не сообщаясь вовсе с христианами, народ этот жил на горе Гаапавара и там составлял отдельное, в себе самом заключенное общество. Их было будто семнадцать человек, они были стрелки, и во время разбойничьей войны они истреблены все до последнего великана. Ни прежде, ни после не удалось мне слышать какого-либо сказания об этом народе.
Посоветовавшись с опытными людьми в Утуве и исчерпав весь запас их сведений, пошел я сперва в Туопаярви, оттуда через Пааярви в Куусамо. Во время этого пути я не встретил ничего для себя замечательного, кроме множества преданий о лопарях. Между прочим, рассказывали мне, что лопари прежде были в неприязненных отношениях с народом, который назывался кивеккаат (Kiwekkäät). Может статься, это искаженное слово кивикает (Kiwikäet, един. Kiwikäsi — каменная рука) и намекает на то, что упомянутый народ употреблял камни вместо всякого другого оружия. Это предположение подтверждается тем, что на одном месте, где, по преданиям, была битва между лопарями и кивиккаатами, нашли камни, похожие на пращи. Между прочими сказаниями о лопарях, приведу еще одно, показывающее, какое было у них правосудие. Один лопарь, живущий в Куусамо, тайно убил жену свою, через несколько времени преступление это открыто было собственным его сыном — десятилетним мальчиком. Мальчик рассказал о том родственникам убитой своей матери, которые, с своей стороны, уговорили старейшин деревни разыскать дело. Судьи, следуя обычаю, собрались к виновнику и учредили у него так называемый домовой суд (käta-kärajat)[25]. Преступление было доказано, и преступник приговорен к виселице, приговор исполнен теми же людьми, которые произнесли его. Доселе показывают место, где повешен был лопарь, и жители говорят, что не очень давно при порубке большой сосны нашли скелет его и при нем заржавелый нож, котел и топор.
Пришедши в Куусамо, я принужден был прекратить ученые мои занятия. Лето шло к концу, и средства мои истощились. К тому же места, которые мне надлежало пройти, были бедны древними воспоминаниями. От Куусамо я направил путь в Улеаборг, оттуда через Остроботнию и Тавастгустскую провинцию в Гельзингфорс. На всем том пространстве исчезли все воспоминания о мифических временах, и не было слышно рун. Здесь найдет, быть может, этнограф и лингвист богатое поле для деятельности, но эти разыскания в то время не занимали меня. Мимоходом взглянул я на мертвые памятники былого, на разнообразные кучи камней, в великом множестве встречающиеся вдоль морского берега. Я не мог заняться разысканием этих памятников, заметил только места, где эти кучи находятся, с намерением впоследствии обратить
