какой-то бриг, и в октябре уже планировался тайный отъезд пары из Филадельфии, но удача покидала Жерома.
Судно наскочило на песчаную отмель, и Елизавета, уже беременная, чуть не утонула во время спасательной операции. Все деньги Жерома были потеряны в этой катастрофе, и он вместе со своей партнершей остался в штате Делавэр без всяких средств к существованию. И все же была предпринята еще одна попытка отплыть на военном судне, но в дело снова вмешался назойливый британский флот, поставивший на якорь свой фрегат около французского судна в Чесапикском заливе.
На протяжении всех этих бедствий несчастный Жером не переставал верить, что сам вид Елизаветы растопит сердце его брата. И наконец на судне, принадлежавшем его тестю, Жерому удалось организовать плавание в Европу для себя, своей жены и их небольшой свиты. На этот раз они ускользнули от британских патрулей, но бедняжка Елизавета оказалась плохой морячкой и мучительно страдала от волн Атлантики. Это путешествие должно было стать испытанием для ее любви, так как помимо морской болезни она находилась в состоянии крайнего нервного напряжения, вызванного неопределенностью ожидавшего ее приема.
Они достигли Лиссабона 8 апреля 1805 года, почти через два года после того, как Жером отбыл из Нанта в качестве прапорщика и холостяка. А между тем Наполеон опубликовал декрет, расторгавший «притворную женитьбу несовершеннолетнего Жерома, зарегистрированную в иностранном государстве без согласия его матери», и имперские чиновники повсюду получили инструкцию, чтобы никакие записи этой церемонии не появлялись в их реестрах. В последующем декрете объявлялось, что любые дети от этого брака должны рассматриваться как незаконнорожденные.
Ситуация выглядела особенно уродливо, когда корабль Жерома бросил якорь в гавани Лиссабона. Французская охрана окружила судно, и генеральный консул Франции взошел на борт с вопросом, что мог бы он сделать для «мисс Патерсон». Мужество мисс Патерсон одержало верх над ее нездоровым и оскорбленным состоянием, и она заявила свои права в качестве члена императорской семьи. Это не произвело впечатления на генерального консула. Ей было запрещено высаживаться где-либо во Франции, Испании, Португалии или Голландии, сказал он, и приказы для ее мужа были вполне ясными. Ему предстояло немедленно проследовать в Милан через Тулузу, а «женщину, с которой жил», он должен был оставить в стороне.
Жером выбрал единственно возможный вариант, открывшийся для него в этих условиях. Он сошел на берег и поручил Елизавете отправиться кружным путем в Голландию по морю, заверив ее, что она получит возможность высадиться там, как только он сможет нанести личный визит императору. Ему предстояло увидеть ее снова только один раз в своей жизни — случайно в картинной галерее во Флоренции, в этот момент его сопровождала вторая жена. Никто из них тогда не промолвил ни слова.
Глава 6
Должен ли я изолироваться от всех остальных? Должен ли я полагаться лишь на самого себя?
Наполеон, 1804 год
Они бранились всю свою жизнь и плели интриги с того самого времени, как Наполеон наделил их властью, но стоило только кому-либо из членов клана подвергнуться опасности, как их ряды смыкались и возникало семейное единство. Но одному событию, возникавшему над горизонтом, предстояло все это изменить, нарушить их чувство единения и так ударить по семейной верности, что это принесло мало чести каждому из них и вызвало горькие упреки со стороны человека, который обеспечил их судьбы. И вот он в отчаянии вынужден был провозгласить: «Должен ли я тогда изолироваться от всех остальных? Должен ли я полагаться лишь на самого себя?»
В то раннее лето 1804 года Наполеон предпринял шаг, мечты о котором вынашивал несколько лет. Он провозгласил себя императором французского народа. Немедленно был изобретен титул для Летиции — «мадам матушка», и каждый из братьев, за исключением Люсьена, стал «императорским высочеством». Революция закончилась, отныне каждый человек во Франции должен был обращаться к Наполеону «сир». И только забытый всеми Люсьен, сосланный в Рим, остался в стороне.
Как страна, которая около пятнадцати лет выкрикивала республиканские лозунги, Франция приспособилась к имперскому правлению со скоростью, которая изумила ее соседей. Братское приветствие «гражданин» больше нельзя было услышать на парижских бульварах, и риторический жаргон того вида, что использовал Люсьен в Сен-Максимине, стал не только немодным, но и архаичным. Четырнадцать знаменитых солдат Республики были произведены в маршалы империи, и ни один из них не отказался от этой чести. Сто тридцать мужчин, которые голосовали за расправу над своим королем, поспешили занять должности под руководством авантюриста, который получил бесплатное образование при Бурбонах. Стали практиковаться реверансы и изучались книги по этикету, поскольку вся социальная структура была перевернута вверх ногами, но инициатор всех этих перемен оставался циничным. «Маршалы, имеющие собственные высокие титулы, — говорил он Родереру, — едва ли посмеют смеяться надо мной!»
Жозеф стал главным выборщиком безоговорочно, а Луи таким же образом занял посты коннетабля и начальника императорской (ранее консульской) гвардии. Люсьену, который все еще отказывался покинуть свою жену и вернуться домой, не досталось ничего. Вопреки уговорам, угрозам и подачкам Люсьен предпочел оставаться вне семейного круга.
Мужу Каролины Мюрату, уже ставшему маршалом, был присвоен титул высшего адмирала Франции. Он никогда не служил во флоте, но с учетом того факта, что незадолго до этого французские гусары захватили голландский флот, проскакав по льду в Лекселе, такой титул был не столь уж необычен, как это могло показаться. Каролина и Мюрат высоко котировались в те дни. Им принадлежал золотой обеденный сервиз, куда более изысканный, чем что-либо использовавшееся в Тюильри, но два новых титула, полученные мужем, мало что дали для того, чтобы заглушить разочарование Каролины, когда она узнала, что ее братьям предстояло именоваться императорскими высочествами, в то время как ей и Элизе пришлось довольствоваться скромными «мадам Мюрат» и «мадам Баччиоки». В порыве гнева по поводу этого явного упущения она налетела на Наполеона и выразила ему свое негодование. Он выслушал ее молча, но не стал давать ей никакого титула. «Можно вообразить, что я лишаю их наследства короля, нашего отца», — заметил он, когда она удалилась. Элиза, не столь уж глубоко увлеченная изучением музыки, драмы и поэзии, не могла не считаться с почестями и приняла сторону Каролины, напомнив Наполеону, что Полина уже стала княгиней. Полина, теперь проживавшая в Риме и время от времени ссорившаяся со своим мужем Боргезе и его аристократической семьей, была не столько озабочена титулами, сколько своим продолжительным отсутствием в Париже. Наполеону за некоторое время до этого говорили о ее тоске по дому, и
