руке. А у меня все поплыло перед глазами, и следом я провалилась в темноту…
– Снеж… Снежана-а… – сквозь сон слышала я жалобное скуление. – Снежанка, просыпайся уже, а?
Я разлепила глаза и увидела Марю, сидящую в кресле напротив кровати в моей-не моей комнате, которую мы никак не могли поделить с Эриком. За окном уже сгущались ранние зимние сумерки, и в комнате стоял полумрак.
– Маря, не скули… – прохрипела я, морщась от боли в лице.
Подруга сочно всхлипнула и начала мелко креститься:
– Ну, слава тебе, очухалась. Эрик сказал позвать его, когда ты очнешься.
Она поднялась было, но я зашипела, преодолевая боль в распухшей губе:
– А ну, стой! Сядь на место и рассказывай. Вернее, сначала зеркало мне дай, в ванной лежит.
– Что рассказывать, Снежана? – расстроено загудела подруга, сгоняв за зеркалом. – Эрик тебя часа два назад привез без сознания. С ним женщина была заплаканная и мужик на «жигулях» позже подъехал, муж ее. Что случилось-то?
Не отвечая, я рассматривала открывшуюся мне в зеркале красоту: распухшую левую щеку, слегка заплывший глаз и разбитую губу. Еще ссадина на виске, как раз там, где я приложилась к полешку, которым потом огрела душившего меня мудака.
– Пипец, красотка, – со вздохом прокомментировала увиденное. Отложила зеркало и села на кровати, откинувшись на спинку.
– Снежана, ты не переживай, у меня мазь есть – мигом тебе лицо в порядок приведет. Сейчас принесу, – Маря с жалостью разглядывала меня. Затем попыталась подняться с кресла. Я зыркнула на нее злобным взглядом и скомандовала:
– Сидеть! Давай, подруга, каяться начинай. Рассказывай, как продала меня за тридцать сребреников…
Глава 29
– Зачем ты своему бывшему про меня информацию сдавала?
Глаза у Мари сделались совсем несчастными. Она жалобно всхлипнула и глянула на меня укоризненно, мол, что ты такое говоришь…
Я бы ей даже поверила, и сама начала стыдиться своего поведения, так искренне у нее все вышло. Вот только шея, которую мне чуть не сломал ее бывший любовник, не давала быть доброй и доверчивой. И еще разбитое, ноющее от боли лицо не позволяло спустить все происшедшее на тормозах.
– Маря, я сейчас Эрика позову и все сама ему расскажу. И неважно, что половина истории будет не совсем правдой. Того, что мне и без твоего признания известно, будет достаточно, чтобы он тебя прямо здесь в лесочке прикопал. С твоим бывшим любовником на пару. Как ты с ним снова сошлась, Маря?
Она еще раз всхлипнула и отвела глаза в сторону. Посопела, попыхтела и сдалась.
– Снежана, да я сама не поняла, как это получилось, но Сережа за пару дней до смерти твоего Гарика пришел ко мне. Рассказал, что любит и все время после нашего расставания скучал и хотел ко мне вернуться.
– И чего же не вернулся, если такой влюбленный? – съехидничала я.
– Так в чувствах своих разбирался. А как понял, что я главная женщина в его жизни, так сразу ко мне и вернулся, – возмутилась подруга и глянула на меня недовольно – мол, непонятно, что ли?
– Ну и дальше что? – поторопила я ее. Вот прямо интересно стало, как этот жук пронырливый опять ее охмурить смог.
– Ну а дальше, у нас снова любовь началась, – порозовев от смущения и опустив глазки долу, призналась застенчивая красавица.
– Ой, Снежанка-а, все-таки мужика лучше, чем Сережа, у меня никогда не было, – Маря сладко выдохнула и заулыбалась так одухотворенно, что стало понятно – на адекватность тут рассчитывать нет смысла.
Я смотрела на подругу и не могла понять, что же такое любовь с женщинами делает, что у них ум напрочь исчезает и обратно не возвращается. Даже у таких умных, как Марьяна.
Притом что женщина любит сердцем и душой, но почему-то теряет при этом способность соображать. Мужчина же, наоборот, любит телом и умом, и разум в любви никуда не девается. Вот как так?
Или дело в том, что женщина благодарна мужчине за любовь. А быть благодарным – это тяжкий душевный труд, забирающий всю энергию и не оставляющий сил ни на что другое, в том числе на критическое мышление?
Фух, что-то меня в философию потянуло.
Решив, что такими сложными вещами заниматься не время, я торопливо вернулась мыслями к сидящей напротив влюбленной красавице.
– Появился он у тебя, и что дальше? Зачем ты ему про меня все рассказывать начала? – попыталась я вернуть Марьяну в русло своих интересов.
– Ну, когда Гарик твой помер, Сереженька… – она вдруг смутилась, покраснела и заерзала в своем кресле.
– Маря! – я добавила стали в голос, понимая, что она опять где-то там, в своих чувствах к этому козлине.
– Он мне предложение сделал, – зашептала она торжественным голосом. – И сказал, что хочет как можно скорее свадьбу сыграть и всех моих подруг обязательно пригласить. Чтобы все увидели наше с ним счастье, – добавила она скромно, но очень кокетливо.
– Ну, и что помешало вам пожениться? – поинтересовалась я, уже зная ответ.
– Как что?! Гарик твой помер! – возмутилась Марьяна, как будто мой покойный муж упокоился не просто так, а назло ей и ее будущему счастью. – У тебя траур. А какая свадьба без тебя, моей лучшей подруги? Так что, ждем, пока ты вдовий наряд скинешь и сможешь быть моей подружкой на свадьбе.
Я с жалостью поглядела на бедную влюбленную глупышку.
– Маря, у твоего Сережи две ходки в биографии. И обе за мошенничество.
– Его подставили! Он не виновен! – вспыхнула она и отвернулась, поджав губы.
– Ну да, две ходки, и обе по навету. Ладно, твое дело, верить ему или голову включить, – махнула я рукой. – Что тебе Сереженька велел делать относительно меня?
– Да ничего не велел, – пожала подруга плечами. – Просто спрашивал, когда ты вернешься домой, чтобы нам с датой свадьбы определиться. Ну и так, про твои дела расспрашивал. Он ведь тоже тебе сочувствовал, когда ты овдовела, и на тебя наезжать кто-то стал.
– Сережа очень заботливый, между прочим. И всегда интересуется твоими делами, – добавила она обидчиво. – Когда я поехала к тебе, он сказал, что я очень правильно делаю. Даже хотел сам меня сюда привезти.
Я снова взяла в руки зеркало и полюбовалась на синие пятна на шее, оставшиеся от пальцев ее заботливого дружка.
– Маря, эти следы на моей шее и разбитое лицо – дело рук твоего Сережи, – со вздохом сообщила я. – Он напал на меня, когда я была у Кати в доме.
Глядя в неверящие глаза подруги, добавила:
– Он и есть тот второй, неизвестный
