атаки.
Не Леошене, командиру роты понтонного батальона, решать споры, возникшие в кругах высшего командного состава. Но доводы Карбышева кажутся ему вескими.
Молодой командир не бросал учебы. Читал специальную литературу. Попадались ему и пособия, написанные Карбышевым. Старался в них разобраться, усвоить его советы и рекомендации.
Изредка Евгению Варфоломеевичу доводилось видеть Дмитрия Михайловича. То на учениях, то на больших маневрах.
Настоящее же знакомство Леошени с Карбышевым следует отнести к лету 1925 года. В лагере на Трухановом острове под Киевом Дмитрий Михайлович инспектировал сбор саперных частей Украинского военного округа.
В третьем отдельном понтонном батальоне он пробыл трое суток, причем от подъема до отбоя. Пристально изучал распорядок в роте Евгения Варфоломеевича. Старался побывать на всех занятиях. Не пропускал методической учебы с командирами взводов. Зорко наблюдал за наводкой понтонного моста через Днепр и за сборкой перевозных понтонов. Он успел внимательно осмотреть и батальонный саперный городок, а в нем отдел заграждений и подрывного дела. Все дивились его работоспособности.
Леошеня и другие командиры с редким единодушием признали Карбышева отечески взыскательным. Вместо того чтобы укорять за ошибки и промахи, он советовал, как их исправить или избежать. И помогал исправлять, если они были сделаны.
Не так поступали некоторые весьма суровые инспекторы, чья проверка бросала батальон в холод и дрожь, но ничему не учила.
Заглянув в канцелярию роты и заметив на столе раскрытую тетрадь, а около нее стопку книг, Дмитрий Михайлович полистал их, похвалил хозяина за хороший подбор литературы:
— Вижу, вы серьезно взялись за дело. Не пора ли готовиться в академию?.. Кстати, почему бы вам не написать статью о действиях вашего батальона у Каховки?.. Пришлите мне ее, с вашего разрешения внесу необходимые поправки и попробую напечатать. В Москве готовится книга о тактических действиях инженерных войск в гражданскую войну.
Оказывается, Карбышев специально изучал действия инженерных частей на Каховском плацдарме, знал боевой путь батальона и считал нужным распространить его опыт на всю армию.
Прощался он с молодым командиром-понтонером совсем по-дружески:
— До встречи в Москве!
Статья была написана, отредактирована Карбышевым и напечатана в книге «Тактика в примерах».
Встреча тоже состоялась. Правда, не скоро. Через шесть лет. В тридцать первом году. Уже не командир роты, а командир батальона отлично выдержал в округе отборочные испытания — он хотел поступать в Военно-инженерную академию.
Совершенно неожиданно — пятерка по общей тактике и комиссия решает направить его не в специальную, а в общевойсковую академию. Редкая удача. Но абитуриент расстроен. Он спешит в Москву с твердым намерением отказаться от предоставленной ему чести.
Леошеня зашел к начальнику учебного отдела Военной академии имени Фрунзе. Стал настаивать на переводе кандидатом в Военно-инженерную академию. Так горячо говорил, что не заметил вошедшего в кабинет Карбышева. Дмитрий Михайлович приветливо улыбнулся давнему знакомому и сказал:
— Будьте благодарны, юноша, счастливому случаю. Общевойсковое образование военному инженеру только на благо…
Он развернул перед Леошеней необычайно радужные перспективы. Упомянул прославленных военных инженеров — генералов Кондратенко и Петина, доблестных защитников Порт-Артура. Они умели прекрасно строить надежные крепости и в случае необходимости отражать в бою вражеские штурмы этих же крепостей. Как бы между прочим спросил:
— А преподавать, учить людей вам по душе?
— Очень, — признался Евгений Варфоломеевич. — До армии был сельским учителем. По-моему, командир воинского подразделения — тоже учитель.
— Вот и чудесно. Кончайте нашу академию, и будем вместе преподавать на одной кафедре.
Вместе на одной кафедре с Карбышевым! Леошеня без долгих размышлений решил никуда не переходить.
Шли годы. Слушатель стал старшим преподавателем кафедры военно-инженерного дела. Руководил кафедрой Дмитрий Михайлович.
А в 1936 году, перейдя по приказу наркома во вновь открытую Академию Генерального штаба, Карбышев не просто оставил Леошеню своим преемником в академии имени Фрунзе, а почти шесть лет опекал его, помогал буквально во всем. Отнюдь не по обязанности. И не в порядке общественной нагрузки. Он помогал по естественной склонности протягивать руку помощи тем, кто в этом нуждался.
Карбышев и Леошеня виделись почти ежедневно. Они жили в одном доме. Евгений Варфоломеевич был своим человеком в семье Дмитрия Михайловича. Карбышев и Леошеня участвовали в комиссиях по составлению воинских уставов, учебных пособий.
— Но я продолжал быть его прилежным учеником, — признавался Евгений Варфоломеевич. — Пользовался его личной библиотекой, архивом, чертежами. Иначе не смог бы вести учебный процесс, читать курс лекций, разрабатывать задачи по инженерному обеспечению боя и операции и одновременно руководить тактической группой и научно-исследовательской работой, то есть делать все то, что до меня с таким блеском выполнял Дмитрий Михайлович.
Евгений Варфоломеевич восхищался удивительной способностью Карбышева завоевывать доверие, сердечное расположение, искреннюю привязанность молодежи. Сам был душевно молод. И молодежь тянулась к нему.
— Мы разделяли его передовые взгляды, поддерживали те новшества, которые он внедрял, — вспоминал Леошеня. — И внедрял с необычайным напором, недюжинной энергией…
Дмитрий Михайлович был старожилом академии. Преподавал в ней десять лет. Начальник и комиссар академии командарм второго ранга Август Иванович Корк 26 мая 1936 года при расставании с Карбышевым издал специальный приказ, в котором объявил Дмитрию Михайловичу благодарность «за исключительно добросовестную и плодотворную работу по совершенствованию командных кадров РККА в такой важной отрасли военного искусства, каким является военно-инженерное дело». Здесь же отмечена и «не менее большая работа… в области научной».
Почему-то в таких приказах не принято касаться области духовной, нравственной. А жаль!
— Может быть, вам покажется странным, — сказал в одной из бесед Евгений Варфоломеевич, — но Карбышев сильнее, чем кто бы то ни было, влиял на меня нравственно, да и не только на меня. Всем нам, своим ученикам, прививал коммунистическую мораль. Не столько учил, сколько воспитывал… В тридцать девятом году он попросил у меня рекомендацию в партию. Я обрадовался. Почел за честь. А когда писал, ловил себя на мысли — не мне его, а ему меня рекомендовать, за меня поручиться. Ему партия давно и безгранично доверяет…
Хотелось узнать об этом подробнее. Спросил Евгения Варфоломеевича:
— Как это произошло?
— Кажется, я уже говорил, что Дмитрий Михайлович с нашей академией никогда lie расставался. Он пользовался любым «окном», чтобы заглянуть к нам, благо обе академии находятся почти рядышком. Надеюсь, вы знаете, что «окном» преподаватели называют свободное от занятий время?.. Так было и в тот день. Я не удивился его приходу, ждал. Мне необходимо было проконсультироваться с ним — предстоял выезд со слушателями за город для решения на практике тактической задачи.
Обычно внимательный, Дмитрий Михайлович как-то рассеянно слушал меня, отвечал односложно и, когда я взглядывал на него, отводил глаза в сторону. Видно было,
