Лев ДАВЫДОВ
ВЕРНОСТЬ
(О Д. М. Карбышеве)
*
© ПОЛИТИЗДАТ, 1980 г.
Гость
Военный год стучится в двери
Моей страны. Он входит в дверь.
Какие беды и потери
Несет в зубах косматый зверь?
Какие люди возметнутся
Из поражений и побед?
Михаил Кульчицкий
— Совещание отменяется, — объявил редактор газеты «Машиностроение» Цезарь Львович Куников сотрудникам, собравшимся в его просторном кабинете. — Доклад дежурного критика и замечания по вышедшим за прошлую неделю номерам сдайте, пожалуйста, в письменном виде ответственно?^ секретарю или Джульетте.
— А заявки на текущую неделю? — раздалось сразу несколько голосов.
— Их тоже отдайте. Разберем в рабочем порядке. А сейчас, — Цезарь Львович обратился к сидевшему поодаль военному, на которого раньше никто не обратил внимания, — попросим нашего нежданного, но желанного гостя — автора статьи, опубликованной у нас в газете, поделиться своими соображениями о войне, полыхающей в. Европе.
Редактор встал с кресла и любезно предложил гостю занять его.
— Дмитрий Михайлович! — сказал при этом Куников, и в его больших черных глазах заиграли веселые огоньки, а ямочка на крутом подбородке еще больше углубилась. — Во вчерашней газете ваша статья по праву в центре полосы. Сегодня вам «честь и место» в центре «взлетно-посадочной полосы», как местные острословы называют, эти столы.
— Ясно, — усмехнулся гость. — Отсюда материалы летят в газету.
— Если не терпят аварии, — уточнил редактор.
Действительно, несколько обыкновенных канцелярских столов вместе с широченным редакторским образовывали большую букву Т, напоминая людям, не лишенным воображения, знак, выкладываемый у взлетно-посадочной полосы аэродрома. Усиливала сходство сверкавшая на столе редактора металлическая модель самолета АНТ-37, известного всему миру под названием «Родина». На нем наши героини-летчицы Валентина Гризодубова, Полина Осипенко и Марина Раскова установили мировой рекорд.
Модель, казалось, вот-вот готова разбежаться и взлететь.
Этот подарок авиазавода газете своей филигранной отделкой и точностью воспроизведения оригинала очень нравился Куникову. В отличие от других подарков Цезарь Львович держал его «при себе», а не на полках специального шкафа.
Между тем гость энергичным жестом обеих рук решительно уклонился от «чести и места». Взял со стола стальную метранпажную линейку и мигом очутился у висевшей во всю стену политической карты мира.
— Вот где мое настоящее место, — промолвил он скороговоркой глуховатым голосом. И показал концом линейки, послужившей ему указкой, не на границу Германии с Францией, как все того ожидали (ибо его вчерашняя статья была посвящена описанию линии Мажино и позиции Зигфрида), а на нашу западную границу. — Обратите внимание, товарищи…
Только теперь участники несостоявшегося совещания хорошенько рассмотрели Дмитрия Михайловича Карбышева.
Известный в стране и за рубежом советский военный инженер-фортификатор оказался человеком ниже среднего роста и совсем не богатырского сложения. На вид ему было пятьдесят (на самом деле, как я позже узнал, ему было уже 59 лет). Седоватые редкие волосы, зачесанные на пробор, обрамляли широкий и высокий лоб мудреца. На узком продолговатом лице с едва заметными оспинками сияли добротой черные, широко раскрытые глаза. Своей ладной фигурой, необычайной живостью, отточенными жестами и манерой держаться, свойственной человеку строгой дисциплины и высокой культуры поведения, он напоминал Суворова, каким его изображали современники.
Дмитрий Михайлович был одет в форму Академии Генерального штаба — тщательно выутюженный китель с черным бархатным воротником с белой окантовкой. На петлицах воротника скрещенные топорики — эмблема инженерных войск — и два ромба, свидетельствовавшие о принадлежности к высшему командному составу Красной Армии. По подписи в газете мы уже знали: Д. М. Карбышев — комдив.
…Когда же состоялась эта встреча?
Припоминаю дату. Это было примерно в середине ноября. А год такой, что его не забыть, — 1939-й. Начало второй мировой войны. Проверил по газетной подшивке — все сошлось. В воскресенье 12 ноября газета напечатала статью Карбышева. А 13-го состоялось еженедельное редакционное совещание (обычно на таких совещаниях присутствовали все сотрудники редакции, а часто и представители наркоматов, и авторы).
Мне запомнилась даже погода в тот понедельник. С ночи зарядил снег. Сперва невесомые пушинки, потом будто сквозь продранное сито повалили густые хлопья. Завихрило, завьюжило.
К утру Москва побелела. А светлее не становилось. Небо прямо повисло на верхушках деревьев и крышах домов: не пробиться солнечному лучу. Тротуары, булыжные и асфальтовые мостовые, трамвайные рельсы замело. По малому бульварному кольцу трамвай «А» едва передвигался следом за неистово грохотавшим и отчаянно звеневшим снегоочистителем.
У Трубной площади наш вагон надолго застрял в ожидании, пока его громоздкий поводырь взберется по крутому подъему на Сретенку. Именно Сретенка и нужна была мне. От нее предстояло добежать до улицы Мархлевского, к дому № 2, нырнуть в один из многочисленных подъездов, вскочить в лифт и подняться на шестой этаж, в редакцию.
Я уже ничего не видел и не слышал. В ушах чудился звон старинных стенных часов в редакторском кабинете. На десятом гулком ударе дверь в кабинет наглухо закрывалась со стороны приемной. Закрывала очаровательная Джульетта Ромеовна Батистини, секретарь редактора, комсомолка, коренная москвичка, дочь машинистки с Трехгорки и итальянского инженера-эмигранта. Романтическое имя нисколько не мешало ей быть неколебимым стражем однажды установленного порядка. Войти в кабинет, пока шло заседание, мог только брандмайор пожарной команды, если оттуда явно запахло горелым.
Мне повезло. Сбросив на ходу пальто и шапку, весь в поту я вскочил в кабинет до последнего рокового боя часов.
Через несколько секунд Куников объявил:
— Совещание отменяется!
Однако никто об этом не пожалел.
— Обратите внимание, товарищи, прежде всего на то, как развиваются события…
С этого Карбышев начал.
Перед нами ожила географическая карта. Стали зримыми зыбкие границы европейских государств, уже втянутых во вторую мировую войну. Прояснился ход военных действий на разных фронтах.
Показав нашу новую границу, он предложил сперва «посмотреть на нее из Москвы».
Всем и без того было ясно: воссоединены земли, народы Украины и Белоруссии. Граница передвинута на запад.
Тут последовало второе предложение: не попытается ли кто-нибудь взглянуть на ту же границу с противоположной стороны, то есть с запада на восток.
Опять яснее ясного. Виден Советский Союз. Шестая часть мира и тогда единственная на всех континентах земного шара социалистическая держава.
Комдив похвалил наше знание географии, но посоветовал присмотреться зорче. Не находим ли мы, что война вплотную приблизилась к нашей Родине? Соседом
