Эй, Пурга! Ко мне, Пурга! Не трогай дядю, пусть дядя посидит спокойно! Але! Але! Ну, чего молчишь, Голубь? Чирик-чирик! Ку-ку! Кар-кар! Хрю-хрю. Бе-е-е.
— Так вы все слышите! — обрадовался Булкин.
— Слышим-слышим! — улыбнулся Петрович. — Только сильно не орите. Уши закладывает.
Глава X
СЕАНС СВЯЗИ
Свежезаправленный милицейским бензином автобус резво бежал по дороге. Сзади на почтительном расстоянии следовало сопровождение в лице экипажа Петровича и еще парочки машин. В салоне было тепло и спокойно. Оля приготовила новые бутерброды — на этот раз без сюрпризов. Все, кроме Косого, ели с видимым удовольствием. И ожидали теленовостей.
Наконец в телевизоре замелькали вчерашние картинки.
— Мы ведем наш репортаж с того места, где несколько часов назад автобус остановился. — Корреспондент в бобровой шапке сурово приподнял правую бровь. — Зачем он остановился? Мы связались по рации с начальником группы преследования, капитаном Петром Петровичем Полукарповым. И узнали, что уже сегодня утром мог бы быть освобожден один из заложников, первоклассник Булкин Василий Мстиславович.
— Про меня! Про меня говорят!— заорал Василий и залез с ногами на кресло. Попрыгать.
— Но по непонятным причинам заложник вернулся назад в автобус. Я думаю, мы узнаем подробности этого случая. И очень скоро. А пока попытаемся установить связь с нашей специальной телевизионной бригадой. Мы приготовили нашим заложникам новогодний сюрприз. В студии, за много километров отсюда, находятся родственники ребят. И наша машина, догнав автобус, попытается устроить своеобразный телемост. Остается верить, что террористы будут так благородны, что позволят ребятам увидеться с родными в такой день, тридцать первого декабря. (Корреспондент сделал героически-трагическое лицо.)
— Что?! — воскликнул Бешеный. — Что они там несут?! Они что, думают, я лох? Думают, я их пущу, а они меня хлоп и сцапают? Не бывать этому!
И, тем не менее, когда рядом с автобусом засверкал радужными боками передвижкой телецентр, Бешеный вступил в долгие и нудные переговоры. Он кричал угрозы и условия в приоткрытую дверь и прикрывался при этом Булкиным. А из телемашины ему что-то отвечали в окно и прикрывались обещаниями.
Бешеному был нужен эфир. В этом его убеждали Хромой и Анна Ивановна. Поскрипев зубами, Бешеный ткнул пальцем в самого безобидного из наблюдаемых в окно телевизионщиков и предложил ему перебраться в автобус «для проверки». На ходу. Потому, что главный террорист не такой уж дурак. И если не на ходу, то вообще никак.
Телевизионщики посовещались, погоревали, пообнимали напоследок свою камеру.
А дальше происходило вот что. Автобус и телемашина максимально сблизились, телевизионщики по-каскадерски передали в салон завернутые в куртки и пальто телештуки: камеру, штативы, проводочки, микрофоны. Причем Бешеный все это время на всякий случай не высовывался. А Хромой тут же взялся рассматривать аппаратуру. Чтобы обезвредить, если возникнет такая необходимость. Наконец, после того как таможня в лице Бешеного дала добро, в салон героически прыгнул безобидный телевизионщик. И хотя находиться в открытом прыжке ему пришлось не более секунды, все жутко перенервничали. Все-таки — на коду. Все-таки — без страховки. Все-таки — страшно.
Журналист приземлился на четыре конечности и немедленно торжественным голосом произнес:
— Честь имею!
Заложники вздохнули с облегчением — обошлось! А Бешеный бесцеремонно схватил журналиста под белы руки и начал обыскивать. И обыскивал долго. Девочки даже успели за это время присмотреться к новому действующему лицу. Лицо было бледное от перенесенных потрясений, но благородное и воодушевленное. Анна Ивановна даже покраснела.
— Повезло тебе, парень, — сказал Бешеный после исследования носков журналиста (все остальное уже было исследовано). — Если бы что-то нашел — убил бы.
— Я же сказал вам — я буду безоружен, — взмахнул желтой челкой журналист. — Я никогда не обманываю!
— Какой он милый, — прошептала Маша, а Гоша рядом закашлял.
Тут маленькой Кате Подполковниковой стало плохо. Встречу с журналистами она пропустила, потому что наконец уснула. Во сне ее укачало, и сейчас она громко икала, вызывая у всех тошноту. Автобус остановили. По приказу Бешеного остановились и все остальные машины. Журналист с грустью посмотрел на коллег. В принципе можно было не прыгать, рискуя жизнью и техникой. Можно было попытаться договориться о цивилизованном методе перемещения, предположив, что остановка все равно понадобится. Катю вынесли на воздух. Она вдохнула морозца и привычно захныкала. У всех от сердца отлегло. Автобус и привязанный к нему телевизионными кабелями транспорт журналистов тронулись.
Камеру установили, журналист даже соорудил что-то вроде портативной студии. Анна Ивановна убрала мусор с близрасположенных кресел. В телевизоре снова появился корреспондент в бобровой шапке.
— Итак, дорогие друзья, мы собираемся показать вам в прямом эфире телемост «заложники — родители». Как только что сообщила наша мобильная телегруппа — они догнали автобус. Но террористы не позволили нормально подготовиться к эфиру. По их кровожадному условию в автобус мог попасть только один человек и только на ходу. Наш журналист, рискуя жизнью и, что особенно ужасно, дорогостоящей техникой, внедрился в автобус и сейчас... Джон! Джон! Вы нас слышите? Вы нас видите, Джон?
Журналист Джон поднял микрофон, нажал на камере кнопочку, сел в кресло напротив и произнес:
— Мы вас видим! Мы в автобусе! Обстановка нормальная! Все дети здоровы! Террористы — тоже! Мы готовы приступить к общению! Давайте родителей!
Заложники, открыв рты, наблюдали за происходящим. Только что в телевизоре был этот в шапке. И вдруг — салон автобуса, сидящий журналист Джон с микрофоном. Картинка была немножко размытая, камеру трясло, но Булкин в возбуждении подбежал к объективу и взволнованно заорал:
— Голубь! Голубь! Ой! Это... Прием!
И замолчал, увидев себя в телевизоре. С ума сойти можно! Стоишь в автобусе перед камерой, а своей физиономией любуешься в телевизоре над лобовым стеклом! Все дети загалдели и, толкаясь, бросились к камере.
В телевизоре мелькнуло что-то непонятное: лицо Клюшкина, улыбка Маши, трицепсы Огурцова. Затем раздался собачий лай, камера покачнулась. Кто-то невидимый переключил что-то внутри телевизора, и на экране появились смирно сидящие в каком-то зале родители. Все они была нарядно одеты и очень напряжены.
— А сейчас, дорогие друзья, вы видите уважаемых родственников. Они страшно волнуются и страстно хотят сказать что-нибудь нежное своим детям. — Голос телевизионщика в бобровой шапке был торжественным. — А помогать нашим родителям в зале будет корреспондент Аэлита Баева. Итак, друзья, давайте посмотрим на трогательную встречу любящих детей и родителей!
— Толька, мерзавец! — закричала из родительского зала мама Клюшкина. Домой лучше не приходи!
Журналист Аэлита Баева — томная
