class="p1">Она попыталась вспомнить: «Нужен отменный джинн, чтоб добраться домой, царь царей». Нет. Нет. Она же не за этим сюда…
– Останься с нами.
Она вспомнила отца. Он так прекрасно, таким звучным голосом читал сказки «Тысячи и одной ночи». И она верила. А потом перестала верить.
Так зачем же тогда пошла на фольклористику?
– Нет, – сказала Ядвига. – Это вы останетесь со мной.
Старые женщины засмеялись и откинули покрывала – пурпур и зелень, серебро и синь, золото и ночная темень. На неё смотрели три молодые девушки.
Вспомнила. Она ведь ужасно любит свою работу. И людей, странных и одновременно понятных людей из былых времен, чьи предания изучала. И тех, в кого они верили.
– Так вы… – начала Ядвига, но их уже не было, а она падала. Падала, падала с неба – прямо на замок из песка.
* * *
Она проснулась в своей маленькой, тёмной комнате. Закрыто окно, и не может пробиться внутрь ветер с Камы.
Душно. Пыльно.
На полу блестит на солнце песок.
Она улыбнулась. Встала и распахнула окно.
– Надеюсь, они вернут джип. Он всё-таки был взят в аренду.
Пусть это будет её первым желанием.
Всё в твоих руках
Юлия Воинкова
Серебряная тарелка луны блестела над перекрёстком за старым сквером. Бурьян на обочине шевелился от ветра, а может, это ночные звери рыскали в траве.
Ева прислушалась: ничего, никого. Она расшнуровала и сняла ботинки, потом стянула джинсы.
– Никаких завязок…никаких застёжек… – ворчала она, стаскивая с чёрного хвоста резинку. Волосы рассыпались по плечам, будто русалочьи сети. Она бросила резинку вниз, к остальным вещам, стянула носки и осталась лишь в белье и футболке. Встав босиком на сухую, с колкими камешками землю обочины она поморщилась:
– Сама бы тут босиком походила, ведьма…
Ева двинулась к перекрёстку, но через пару шагов вернулась назад, пошарила в кармане джинсов и выудила маленький белый листок. Порывшись в лежащем рядом рюкзачке, вытащила из него смартфон, на автомате посмотрела на время.
– Чёрт!
Она побежала к перекрёстку, на ходу разворачивая записку.
Встав на распутье, Ева включила фонарик смарта, подсветила бумажку и принялась читать тихим шёпотом:
«Стою я, раба божия, имярек… Чё за имярек? А… Стою я, раба божия Ева, на четырех ветрах. Стою у начала четырёх дорог, посреди полуночной тьмы. Как чёрная ночь душу мою наполнит, как четыре… Да, блин!»
Порыв ветра выдернул из пальцев бумажку – Ева взмахнула рукой, пытаясь её поймать, но не сумела.
Листок пролетел немного по воздуху, приземлился в траву на обочине и запутался между тонких жёстких стеблей. Подойдя, Ева наклонилась и посветила фонариком.
Из травы резко поднялся рой мелких мотыльков. Они бешено залетали вокруг, стали биться о Евины руки, шею и лицо. Их было так много и крылья их шелестели так сильно, что в этом шелесте чудилось недовольное:
– Убирайся отсюда, убирайся…
Ева взвизгнула, отшатнулась, замахала руками.
– Противные твари! Отстаньте! Отстаньте!
Смарт выскользнул из руки, упал фонариком вниз, и мотыльки успокоились, снова осели в зарослях. Ева отдышалась, потёрла кожу там, где чувствовала прикосновения насекомых. Потом с опаской выдернула из травы листок, подобрала гаджет и побрела назад.
– Оно мне надо, а? Оно мне надо? – бубнила она. – Нафига я сюда притащилась?..
* * *
Притащилась она сюда после визита к тёмной колдунье.
На деле колдунья оказалась очень даже светлой – от идеального золотистого каре, украшенного маленькой детской заколкой до белого шелкового костюма, в котором она встретила Еву на пороге. Даже имя у колдуньи было неподходящее – Белава.
– Разувайтесь, – сказала она, мазнув голубым взглядом, и выдвинула босой ногой пару тапочек из-под обувной этажерки, – идёмте в гостиную.
Квартира тоже была совершенно не похожа на логово ведьмы: просторная, залитая светом из больших окон, с колышущимися от сквозняка занавесками.
Ева сидела напротив хозяйки за круглым кофейным столиком. Мягкое кресло уютно обнимало, но Ева под взглядом Белавы ёрзала в нём, словно на допросе. Солнцезащитные очки хозяйка попросила снять. Теперь они ненадёжно лежали на краю столешницы и не могли защитить. В чёрных джинсах и простой футболке Ева казалась себе растрёпанной вороной, залетевшей в царские палаты. Она нервно крутила на указательном пальце широкое серебряное кольцо с гравировкой «Всё в твоих руках» – подарок мамы.
– Вы понимаете, что проклятие – это обоюдоострый меч? – Белава мерно стучала острым ноготком по столешнице. Ева следила за этим движением будто заколдованная.
– Вам придётся принести жертву в обмен на её жизнь.
– Какую? – выплыла из-под гипноза Ева.
– Классическую. Души до сих пор в цене… – Белава слегка улыбнулась. Почти мило. Почти по-человечески.
Ева усмехнулась в ответ:
– И кто их ценит? Уж точно не люди. И не Вадик. Вадику главное, чтобы весело и без напрягов. Вот он и не разводится. А я тоже хочу весело и без напрягов. А не гадать, со мной он сегодня или опять супружеский долг исполняет. Понимаете? Поможете или нет?
– Понимаю, – Белава поднялась из-за стола, подошла к стеллажу с книгами, занимающему всю стену напротив, сняла тяжёлый том в золотом переплёте и вернулась за столик. Поводила пальцем по содержанию, потом открыла книгу на середине и положила перед Евой.
– Запоминай, что делать.
Пока Ева читала, Белава вышла в соседнюю комнату, а вернувшись, протянула ей небольшой листок:
– Слова можешь не заучивать, прочтёшь отсюда.
На пороге колдунья тронула её за плечо и сказала, понизив голос:
– Все твои страхи придут к тебе, вся твоя тьма.
Ева надела очки и нервно хихикнула:
– Отлично образ держите…
– Дурочка, – покачала головой колдунья и закрыла дверь.
Всю дорогу домой Ева повторяла про себя условия. Полнолуние. Полночь. Центр перекрёстка. Прочесть сорок раз. Собрать землю. Насыпать под дверь.
Несколько дней она изучала карту города в поиске подходящего места и нашла его на окраине. Почти заброшенный, позади безжизненного, заросшего кустарником сквера. Здесь никто не появлялся даже днем.
Каждую ночь она повторяла как мантру: полнолуние, полночь, перекрёсток.
Она даже Вадику отказала во встрече. Ни о чём, кроме ритуала, думать не хотелось. Ревность отступила в тень: соперница казалась уже мёртвой, несуществующей.
Свёрнутый вчетверо листок лежал на прикроватной тумбе. Перед сном Ева водила пальцами по его сгибу, предвкушая слова, которые будут скользить с её губ в темноту, разбавленную лунным светом. Пальцы леденели, немели. Онемение ползло дальше по телу, и она засыпала.
* * *
Вернувшись на перепутье, Ева вновь принялась читать.
Воздух вокруг стал прохладным. Из сквера выполз сырой туман, окружил
