Но он ошибся.
— Это ни к чему, — неожиданно беззлобно ответил епископ, повернулся и вышел прочь. Все его люди последовали за ним, включая еле переставлявшего ноги Левого. Было слышно, как во дворе отвязывают лошадей, садятся верхом. По плотной сухой земле застучали копыта. Вскоре всё стихло.
Аполлодор сел, провёл ладонью по лицу. Остальные его товарищи продолжали стоять. Ксантипп не спешил прятать меч.
— Что это было? — спросил Репейник.
— Полагаю, местные глубокоуважаемые, — сказал Аполлодор.
— Не думаю, — покачал головой Антенор, — что-то мне подсказывает — это не разбойные.
Он ломал голову, вспоминая, почему голос этого епископа показался ему таким знакомым. Онома, «славный именем». Кто же это?
— Кто же тогда? — спросил Протей.
Антенор не ответил.
Какое-то время все оставались в зале. Негромко обсуждали происшествие. Больше не пили и в кости не играли. Протей с Багавиром сходили к телегам и вернулись вооружённые.
Дион неприязненно посматривая на паломника, попытался призвать его к ответу за болтливый язык, но Аполлодор не позволил. Финикиец поспешно заплатил хозяину за комнату и покинул зал.
Постепенно всех снова стал одолевать сон, и артельщики разбрелись по комнатам, где их ждали простые деревянные ложа с тюфяками, набитыми соломой, и наглые тараканы. Антенор остался в зале. Уснул, сидя за столом.
Проснулся он с рассветом. Протёр глаза и обнаружил подле себя Диона. Репейник был необычно мрачен.
— Ты чего? — спросил Антенор.
— Помнишь падальщиков?
— Помню, а что?
— Там человек лежит. Зарыть бы надо, пошли, поможешь.
Он уже раздобыл у хозяина пару мотыг.
Покойник выглядел скверно, зверьё и стервятники успели поживиться. Иного от такого зрелища вывернуло бы наизнанку, но Антенор лишь поморщился, да и то, скорее от сострадания.
— Это ангар, — высказал он предположение.
— Почему так решил? — спросил Репейник.
Антенор пожал плечами.
— Эти трясли знаком ангара.
— Совсем необязательно, что его сорвали именно с этого бедолаги.
— Да, необязательно, — согласился Антенор, — но я всё же думаю, что это гонец. И, полагаю, Аристомен имеет к нему какое-то отношение. Что ты знаешь о нём?
— Не больше, чем ты, — ответил Дион.
Они выкопали могилу. Дион вытащил медяк. От лица покойника мало что осталось, потому монету просто положили рядом с ним.
— Сказать бы чего надо, да мы даже имени твоего не знаем. Не обессудь, — произнёс Дион.
По пути назад они не разговаривали, а Антенор всю оставшуюся дорогу до Сидона и вовсе не проронил ни слова.
Глава 5. Хвост
Сидон
Почти весь год в этих краях господствовал юго-западный ветер и потому любой путешественник, приближаясь к Сидону с севера, ощущал зловонное дыхание города задолго до того, как перед ним вырастали его стены.
— Знаешь, Сахра, чем это пахнет? — спросил Репейник у юноши.
Тот улыбнулся и молча помотал головой.
— Деньгами пахнет, — с усмешкой объяснил Дион, — деньжищами.
— Никакие дэнги не стоят жизн в эта воныща, — недовольно проворчал Багавир, — куда ты заманыл нас, Аполлодор?
— Это красильные мастерские, — сказал Протей, — они все в северной части города, за стенами, там почти всегда подветренная сторона.
Вскоре его слова подтвердились. Вдоль дороги потянулись красильные сараи. Зловоние усилилось настолько, что путниками пришлось затыкать носы.
— Великая стена Сидона, — Протей указал на длинный холм, целиком состоявший из раковин иглянок.
— По преданию собака Фойникеса, самого первого финикийского царя, разгрызла раковину иглянки, — с видом знатока рассказывал Сахре Репейник, — и её морда окрасилась красным.
— Брехня, — подал, наконец, голос Антенор, — это всё придумали эллины. Не слушай его, Сахра. Собака, наверное, просто порезалась о край раковины. Краску не добыть, просто расколов раковину.
— Можно добыть, — возразил Протей, — только мало. И ждать долго. Потому мясо иглянок сначала давят, потом выдерживают три дня в соляном растворе, а затем десять дней вываривают на слабом огне. А потом окрашивают ткань и высушивают на солнце. Ткань сначала желтеет, потом зеленеет, синеет и, наконец, становится пурпурной. Больше всего красят здесь, в Сидоне, но в Тире краска лучше и дороже.
Красильные сараи, поначалу показавшиеся бесконечными, наконец, сошли на нет. Приближаясь к городским воротам, дорога прошла в тени дюжины старых ливанских кедров. Их серебристо-серые кроны напоминали плоские войлочные шляпы, насаженные стопкой на копьё. Потом путники миновали живую колоннаду из кипарисов. А дальше им открылось зрелище, неизменно сражавшее наповал каждого нового путешественника, только что зажимавшего нос и представлявшего, что вот-вот въедет в гигантскую выгребную яму.
Финиковые пальмы, кипарисы, оливковые и плодовые рощи. Сидон утопал в зелени садов. Антенор, Ксантипп, Сахра и Багавир, прежде не бывавшие здесь, разинули рты, разглядывая удивительное царство цветов. Здесь господствовали совсем другие ароматы.
Впрочем, старый перс всё равно продолжал ворчать. По его настоянию артельщики пересекли город из конца в конец и остановились в южной части, в районе Египетского порта. Здесь они расположились на большом постоялом дворе, где бытовал эллинский обычай — сдавались внаём только комнаты, а кормёжка гостей не предусматривалась. Приходилось самим закупать на рынке все припасы и готовить. Зато здесь брали гораздо меньшую плату.
Антенор опять попытался вызнать у Репейника, как артельщики собираются урвать кусок хлеба в городе, славном не только пурпуром, но и верфями и, конечно же, корабельными мастерами. Тот снова не ответил ничего вразумительного. Кивнул на Аполлодора — дескать, думать — вожака забота, а мы люди маленькие, нам только топором махать. Сам, хитрец, о своих делах помалкивал, а македонянина умудрился развести на откровенность. Откуда мол, такой красивый нарисовался.
Впрочем, Антенор не особенно и запирался. Он чувствовал, что без помощи ему дальше не протянуть, потому открылся Репейнику, что спасается от облыжного обвинения в убийстве. И поведал подробности.
— Архифилакита порешил? — удивлённо протянул Дион.
— Да не я, говорю же, меня подставили, — раздражённо бросил Антенор.
— А, ну да. И что теперь намереваешься делать?
— Не знаю.
Дион на некоторое время заткнулся, обдумывая услышанное.
Артельщики сняли большую комнату, в которой поместились все вместе и перетащили туда свой нехитрый скарб. Определили на постой волов, а потом направились в город. На хозяйстве оставили Ксантиппа и Сахру.
Багавир отправился на Скотий рынок. Заявил, что покупку мяса не доверит никому. Аполлодор с Протеем бродили по торговым рядам, набирая в корзины другую снедь, а Дион и Антенор потащились в порт.
Вокруг бурлила жизнь. В глазах пестрило от разноцветных одежд и лиц. Народу в Сидоне жило побольше, чем в Библе. Более трети, если не половина — приезжие.
Тут торговали всем, что есть на свете. Какой-то загорелый дочерна дядька попытался впарить македонянину меч, откованный в далёкой Испании, чуть ли не за Геракловыми Столбами. Врал,
