думал я, — этими самыми руками закроешь ты мне глаза!» Адскому злому духу, веселящемуся мучением человека, надобно было вселить во мне алчность к богатству, и она-то, она-то причиною тому, что одно напоминание о сыне раздирает мое сердце и морозит кровь мою.
Инфант (про себя)
Тяжко, тяжко это родительскому сердцу! (Вслух) Не хочешь ли ты пить, Жуан?
Дон-Жуан
Предвидел ли первый, вынувший из земли этот металл, золото, предвидел ли он, как корыстолюбие, подобно змею, вкравшись в души человеков, воспалит между ними пламя адской ненависти; как они, вооружась друг против друга, уподобятся лютым тиграм и станут терзать друг друга; что города, целые государства, целые страны света сделаются его жертвою; что люди подобных себе людей станут менять на этот металл; что разбойники, убийцы, святотатцы...[72] Так — я разбойник, и сребролюбие этому причиною! Сын — разбойник, убийца! И отец этому причиною, я, я, несчастный, этому причиною! О! проклинаю первого, вынувшего из земли этот адский металл.
Инфант
Не кляни его; он невинен, когда люди начали употреблять во зло дары природы. Железо вынуто из земли, верно, не в виде кинжала.
Дон-Жуан
Но какой же злобный дух воспламенил в людях эту гнусную страсть, и золото сделалось идолом сердец их? Но, сребролюбцы! вы страждете посреди ваших богатств, лежа на кучах золота; вы не чувствуете того удовольствия, какое чувствует лежащий на соломе и с покойным духом утоляющий голод куском хлеба, стоящего ему крупных потовых капель! Лежа на кучах золота, вы повелеваете народами, но сами рабы его. Нет! вечные пленники металла, подобно пленникам, вы страждете в тяжких оковах с тем только различием, что оковы ваши — золотые. И я, и я был окован этими цепями и не чувствовал даже такого удовольствия, какое чувствую здесь — в тюрьме. Не довольно того, что оно делает человека бесчувственным, доводит даже до того, доводило и меня до того, что я — устремлялся на жизнь людей, что сын мой, следуя правилам отца своего... О, Боже! удержи перст гнева Твоего, поднятый для поражения злодеев, удержи, да не погибнут они, да не погибну я в отчаянии!
Инфант
Так положись на милосердого Бога, не отвергающего кающегося, положись — и терпи!
Дон-Жуан
Положусь на милосердого Бога — и буду терпеть.
Инфант
Ну, не хочешь ли ты пить?
Дон-Жуан
Нет, благодетельная душа! я не хочу. Но скажи мне, какой добрый ангел скрывается в тебе?
Инфант
Ты хочешь спросить, как зовут меня? Я называюсь Инфантом; меня все знают в деревне, потому что я всех мертвых засыпаю землею.
Дон-Жуан
Так ты гробокопатель?
Инфант
Да.
Дон-Жуан
Зароешь ли ты и меня, когда я умру?
Инфант
О! не дай бог; живи, старик! Я каждую ночь буду приносить тебе пищу; но не погневайся, какая только есть у меня. Теперь уже поздно; на башне пробило час полуночи — прощай!
Глава 4
Люди! посмотрите на Инфанта, на бедного, доброго, человеколюбивого Инфанта, который, вырабатывая кусок хлеба в поте лица своего, разделяет его с неимущим; а вы! вы, которые пресыщаетесь дарами фортуны[73], богачи, дремлющие в сладкой неге, — проснитесь, выйдите из очаровательного заблуждения, раздерите завесу, помрачающую взор ваш, проснитесь и посмотрите на человечество! Имея тысячу способов благотворить, вы не хотите взглянуть оком сожаления на бедность, с уничижением ползающую у ног ваших; имея тысячу способов благотворить, вы отказываете нищему, ожидающему от вас копейки, которая стоила бы для него много. Это ли то благотворение, которым вы славитесь. Так! Протяните только щедроподательную свою руку, и ваше имя превознесено уже до облак — вы сделались уже гениями человечества, ваши добродетели сияют уже подобно огням ракетки[74]. Посмотрите на Инфанта: имея копейку, разделяет ее; имея хлеб, омытый потом, уделяет его бедному; и отчего ж это? Единственно по натуральному побуждению, по доброму чувству, полученному еще с младенческих лет. А вы? Неужели природа отказала вам в этом благом даре? Нет, вы его имеете, но затыкаете уши, чтобы не слышать гласа вопиющей природы. Проснитесь! Проснитесь, и вы почувствуете, что слеза благодарности, пролитая бедным, гораздо приятнее, нежели похвальная ода.
Инфант приходит домой и с чувством радости спокойно засыпает на соломенной постели. Поутру он просыпается, встает и идет к своей работе. На улице встречается ему маленькая коляска, запряженная двумя лошадьми; она останавливается; выходит человек пожилых лет и спрашивает Инфанта, не слыхал ли он про какого-нибудь Бертрама. Описывает его физиогномию, говорит, какой у него голос. При описании его какое-то чувство потрясло сердце Инфанта.
— Бертрам, — повторяет про себя Инфант, — Бертрам! Хорошо, добрый господин, пожалуйте ко мне на двор; вы отдохнете, я накормлю вас, а между тем проведаю у одного крестьянина, который мне рассказывал про какого-то Бертрама.
Неизвестный человек соглашается, въезжает на двор; Инфант с чрезвычайною заботливостию старается ему услужить. Проходит час, два; время обедать, и Инфант простым, но вкусным обедом угощает своего гостя. Солнце склонялось уже к западу. Неизвестный человек призывает Инфанта и спрашивает его, проведал ли он о имени.
— Ах, государь мой! этого крестьянина нет дома; он на работе, а будет ввечеру; если вам не противно, ночуйте у меня.
— С радостию, старик, только не отягощу ли я тебя? — говорит неизвестный.
— Добрым людям мы всегда рады; но позвольте спросить ваше имя. Оно, может быть, будет нужно.
— Имя мое Лизарко, — отвечал неизвестный (которого мы так называть станем).
Лизарко соглашается на просьбу Инфанта, останавливается у него ночевать и, поужинавши, ложится и засыпает.
Инфант берет заступ, лопату и, под видом копать могилу, идет к жителю башни. Он начинает рыть; между тем смотрит во все стороны, нет ли кого, кто бы мог его приметить. Не видит никого и идет к окну.
— Жуан, Жуан! — говорит он.
— Это ты? — отвечает ему Дон-Жуан.
— Я. Послушай, знакомо ли тебе имя Лизарко?
— Лизарко! — перехватывает Дон-Жуан. — Боже мой! Лизарко! Где он?
— Радуйся, радуйся! Он здесь — он ездит по всем краям света и спрашивает тебя под именем Бертрама.
— Так, это было подложное мое имя[75].
— Радуйся, радуйся! — вскрикивает Инфант и со всех ног летит в деревню. Запыхавшись, прибегает он в дом; будит Лизарка и рассказывает ему подробно о Дон-Жуане.
— Я, я его освобожу! — говорит Лизарко.
— Чем? Силою? — спрашивает Инфант.
— Да, силою, хотя бы то
