Они редко виделись с Криспином в эту зиму. Он поспешно подобрал себе бригаду мозаичников и все время проводил на помосте, работал с самого окончания утренних молитв до поздней ночи при свете поднятых вверх факелов. Иногда он оставался ночевать на походной кровати в Святилище, как рассказывал Варгос, и даже не возвращался в тот дом, который нашли и обставили для него евнухи канцлера.
Варгос тоже работал в Святилище и приносил им самые интересные истории. Одна из них была о подмастерье, за которым Криспин гонялся с ревом и руганью, размахивая ножом, по всему Святилищу божественной мудрости Джада, за то, что тот однажды утром испортил какое-то вещество под названием гашеная известь. Варгос начал было объяснять насчет извести, но Ширин притворно закричала, что ей ужасно скучно, и начала швырять в него оливками, пока он не замолчал.
Варгос заходил регулярно и водил Касию по утрам в часовню, если она соглашалась с ним пойти. Она часто соглашалась. Она старалась приучить себя к шуму и толпам народа, и эти утренние походы с Варгосом были частью тренировки. Вот еще один добрый человек — Варгос. Она встретила троих таких людей в Саврадии, и один из них предложил ей выйти за него замуж. Она не заслужила такой удачи.
Иногда Ширин ходила вместе с ними. Полезно соблюдать приличия, объяснила она Касии. Священники Джада не одобряют театр даже больше, чем колесницы и те бурные страсти и языческую магию, которые связаны с ними. Полезно, чтобы Ширин видели в темной одежде, без броских украшений, со стянутыми сзади и покрытыми волосами, за пением утренних молитв перед солнечным диском и алтарем.
Иногда Ширин водила их в более элегантную часовню, чем часовня Варгоса, ближе к ее дому. Однажды утром после службы она смиренно приняла благословение священника, а потом представила Касию двум другим посетителям церкви: распорядителю Сената и его жене, женщине, намного моложе его. Сенатор, Плавт Бонос, был мрачным на вид, немного рассеянным человеком. Его жена казалась сдержанной и настороженной. Ширин пригласила их на свадебную церемонию и последующее за ней пиршество. Она упомянула некоторых других ожидающихся гостей, а затем небрежно прибавила, что Струмос из Амории будет готовить еду.
Распорядитель Сената при этих словах заморгал и быстро принял приглашение. Похоже, этот человек любил наслаждаться излишествами роскоши. Позднее в то утро, уже дома, за вином с пряностями, Ширин поведала Касии о некоторых скандальных происшествиях, связанных с именем Боноса. Они могут объяснить, подумала тогда Кассия, очень холодную и сдержанную манеру его молодой второй жены. Она поняла, что для Ширин было чем-то вроде удачного хода собрать так много знатных людей в доме танцовщицы, то было свидетельством и утверждением ее превосходства. Конечно, для Карулла это тоже полезно, — а значит, и для Касии. Все это она понимала. Но все происходящее по-прежнему окружала аура нереальности.
Ее только что приветствовал распорядитель Сената Сарантия в церкви, полной аристократов. Он собирается прийти на ее свадебную церемонию. Она была рабыней в начале осени, и ее швыряли на матрац крестьяне, солдаты и курьеры, у которых завелись лишние монетки.
Утро свадьбы подходило к концу. Скоро они пойдут в Церковь. Музыканты дадут сигнал, так как Карулл придет вместе с ними, чтобы отвести туда свою невесту. Касия стояла перед танцовщицей и поваром, которые проводили последнюю проверку. Она была одета в белое, как и все Участники праздничной церемонии и гости, но с красным шелковым кушаком невесты на талии. Ширин вчера вечером подарила ей этот кушак и показала, как его завязывать. И в процессе примерки отпустила лукавую шуточку. Касия знала, что позже будет еще больше шуток и непристойных песенок. В этом смысле все происходит одинаково здесь, в Городе Городов, и дома, в ее деревне. Некоторые вещи не меняются, куда бы ты ни попал в этом мире. Красный цвет символизировал ее девственность, которую она должна была потерять сегодня ночью.
По правде сказать, ее девственность больше года назад уже отнял работорговец-каршит в поле, далеко на севере. И мужчина, за которого она сегодня выходит замуж, был хорошо знаком с ее телом, хотя это произошло лишь один раз, утром, после той ночи, когда Карулл чуть не погиб, защищая Криспина и Скортия от убийц.
Жизнь творит странные веши, правда?
В то утро она шла в комнату Криспина, не зная точно, что хочет сказать или сделать, но услышала женский голос за дверью и ушла, так и не постучав. И узнала на лестнице от двух солдат о нападении минувшей ночью, о гибели их товарищей и о ранении Карулла. Импульсивный порыв, тревога, растерянность или веление судьбы — ее мать назвала бы последнее и сделала бы знак, отводящий беду, — заставил Касию повернуться после того, как ушли солдаты, пройти назад по длинному коридору и постучать в дверь трибуна.
Карулл открыл, уже полураздетый, у него был явно измученный вид. Она увидела окровавленную повязку на одном плече и на груди, а потом увидела и вдруг поняла — она ведь была умная — выражение его глаз, когда он увидел ее.
Он не был тем мужчиной, который вызволил ее с постоялого двора Моракса, а потом спас от смерти в лесу, который однажды темной ночью показал ей, какими могут быть мужчины, когда они не покупают тебя, — думала Касия после, лежа рядом с Каруллом в его постели, — но он мог бы стать тем, кто спасет ее от жизни после спасения. В старых сказках никогда не говорится об этом времени.
Она думала тогда, в то утро, глядя, как встает солнце, и слушая, как его дыхание становится мерным, когда он погрузился в необходимый ему сон рядом с ней как ребенок, что могла бы стать его любовницей. В мире бывают вещи похуже.
Но прошло совсем немного времени, и еще до того, как началась зима с полуночной церемонии Непобежденного Джада, он попросил ее стать его женой.
Когда она согласилась, улыбаясь сквозь слезы, которых он не мог понять, Карулл поднял руку и поклялся половыми органами Джада, что больше не прикоснется к ней до их первой брачной ночи.
Он очень давно дал обещание, объяснил он. Он рассказывал ей (и не раз) о матери и отце, о детстве в Тракезии, в местечке, почти не отличающемся от ее собственной деревни. Рассказывал о набегах каршитов, о смерти старшего брата, о своем путешествии на юг и поступлении в армию императора. Карулл говорил много, но забавно, и теперь она знала, что неожиданная доброта, которую она чувствовала в этом могучем, грубом солдате, была подлинной. Касия подумала о своей матери, как она зарыдала бы, узнав, что ее дочь жива и начинает благополучную жизнь так невообразимо далеко, во всех отношениях, от их деревни и фермы.
Послать ей весточку было невозможно. В обычные маршруты имперской почты Валерия Второго не входили фермы возле Карша. С точки зрения матери, Касия уже умерла.
А с точки зрения Касии, ее мать и сестра тоже умерли.
Ее новая жизнь — здесь или там, куда назначат служить Карулла как трибуна Четвертого саврадийского легиона, и Касия — в белом платье, с красным кушаком невесты на талии в день своей свадьбы — знала, что должна всю жизнь благодарить за это всех богов, каких сумеет вспомнить.
