майора, что Чезаре не причинит девушкам вреда, но Чезаре по-прежнему отправляют в карьер.
День за днем взрывают они породу, добывают камень, ссыпают сначала в тачки, потом в кузов грузовика. Грузовик держит путь на побережье, где другая бригада наполнит обломками проволочные клети, подцепит их стрелой подъемного крана и сбросит в море. Вода скроет камни, и все начнется сызнова. И так без конца, каждый божий день. Море остается прежним, стена все еще не показывается над водой. Это все равно что кидать монеты в колодец.
Ребята вначале посмеиваются, будто это все делается в шутку. Смотрят, как исчезают в пучине камни, и один – ученый венецианец – вспоминает миф о Сизифе, обреченном катить в гору камень, который раз за разом срывался вниз.
Но спустя почти два месяца каторжного труда, мучительного голода и тягот всем уже не до смеха. Как в самом начале, узники шепчутся, мол, незаконно это, заставлять их строить вражеские укрепления. Доминго, ученый венецианец, уверяет, что это противоречит Женевской конвенции.
– Бросаем лопаты, отказываемся работать на этих свиней, – говорит Доминго, когда пленные меряются синяками.
Ползут слухи о бунте.
– Попадись он тебе в темном переулке, что бы ты с ним сделал? – Джино кивком указывает на Маклауда, который наблюдает за работами в каменоломне, покрикивая и грозя дубинкой.
– Не знаю. – С силой вонзив в землю лопату, Чезаре представляет, как лезвие входит в человеческую плоть. Рваная рана, фонтан крови. Он трясет головой, чтобы избавиться от наваждения. – Подкати-ка поближе тачку.
Холодный день на исходе февраля, задувает лютый северный ветер. Почти неделю Джино работает бок о бок с Чезаре, вселяя в него спокойствие и уверенность, но на морозе оба еле ползают. Свинцовая усталость сковывает пленных, лопата валится из рук, в груди ноет; впервые в жизни с Чезаре творится подобное. А при мысли о Маклауде его всякий раз захлестывает страх пополам с яростью… Он орудует лопатой, изо рта вырываются облачка пара.
Ему чудится замирающий вскрик, хриплое дыхание, рвущееся из горла, когда душат человека.
Чезаре опять трясет головой.
– Не знаю, – вновь отвечает он Джино.
Сегодня утром во дворе, во время переклички, Чезаре привиделись ее волосы. Яркая вспышка в череде серых будней. Нет, не может быть. Она, скорее всего, вернулась в Керкуолл.
Если зажмуриться, легко вообразить ее: огненные волосы, белоснежная кожа, васильковые глаза. Руки тоскуют по кисти, по краскам, хочется запечатлеть ее на бумаге. Ночью, во мраке, среди храпа, кряхтенья и стонов, он мысленно рисует ее, воссоздает красоту.
А сейчас Чезаре, поддев ногой упрямый булыжник, взваливает его на лопату. Джино подкатывает тачку.
– Ближе не подойду. – Джино кивает на булыжник: – До сих пор нога болит.
Чезаре смеется, и от смеха больно в груди; неужто, думает он, подцепил ту же заразу, что ходит в лагере, – лихорадка и кашель, от которого дрожь по всему телу?
Джино спрашивает, будто угадав, что у него на уме:
– А ведь было бы даже хорошо, а? Заболеть, в лазарет попасть.
Чезаре качает головой:
– Ты и так доходяга, Джино. Еще не хватало тебе заболеть.
Белоснежная улыбка вспыхивает на чумазом лице Джино.
– Да, но медсестрички там… – отвечает он мечтательно. – Хорошенькие!
Чезаре вспоминает сестру Крой – серьезное лицо, поджатые губы, горькая морщинка на лбу.
– Не в моем вкусе.
Джино разворачивает груженную доверху тачку, лицо у него напряглось, но в глазах веселые огоньки.
– Мне иногда их рыжие волосы снятся.
– Погоди, – Чезаре дергает на себя тачку, и Джино чуть не падает, – у кого там рыжие волосы?
– У медсестричек. – Джино вытирает ладони о штаны. – Их там две, близняшки. Руки мне отшиб, amico[5].
– Рыжие медсестры-близняшки? В лазарете?
Джино кивает, по-прежнему потирая ладони, во взгляде сквозит неуверенность. И по лицу друга Чезаре видит, что не только руки ему отбил, но и чувства ранил, хотя вообще-то ему это несвойственно.
– Scusi, – говорит Чезаре и выкладывает Джино все: про Доротею – теперь Джино вспомнил, это она прыгнула в воду; про их хижину, про то, как завизжала Кон и как Маклауд отправил Чезаре обратно в карьер.
– Basta! – кричит Джино.
– Si[6]. Надо мне с ней увидеться.
За спиной у них слышен крик:
– А ну за работу! Живо!
Это Маклауд, расхаживает взад-вперед с дубинкой. Джино, указав на него взглядом, катит тачку к грузовику. Возвращается он с улыбкой.
– Марко говорит, у Маклауда в кармане женское зеркальце.
Чезаре, хоть и беспокоится за Доротею, не может не усмехнуться:
– Да неужели!
Джино кивком подзывает Марко. Тот исхудал даже сильнее, чем Чезаре с Джино, лицо у него пепельно-серое, глаза тусклые. Но он оживляется, когда Джино спрашивает про Маклауда, – да, у того в кармане зеркальце и щеточка для усов.
– Что ему расчесывать, яйца? Где там красота?
Джино заходится смехом, Чезаре подхватывает, но раздается хлопок, будто раскат грома, – и Чезаре лежит на земле, лицом в камни.
Он не сразу понимает, в чем дело.
Перед глазами у него черные ботинки охранника, а выше – лицо Маклауда, равнодушное, словно он не человека разглядывает, а булыжник.
Чезаре приподнимается, моргает, чтобы не плыло в глазах. И тут же падает от нового удара Маклауда.
– Макаронник, ленивое отродье! – Маклауд заносит дубинку, и Чезаре, вздрогнув, прикрывает руками голову. Но до удара дело так и не доходит.
Марко, выкрутив Маклауду руку, вырывает у него дубинку и швыряет на другую сторону карьера. Все застывают в ожидании.
Маклауд, смерив взглядом Марко, выхватывает из кобуры пистолет, Чезаре кричит: «Нет!» – а Маклауд тычет Марко стволом в лицо. Слышен тошнотворный хруст, и Марко падает навзничь, ударившись затылком о камень.
И лежит неподвижно.
Чезаре не раздумывая бросается на Маклауда с кулаками. Оба валятся на землю.
В детстве Чезаре не был забиякой, сторонился драк. Отколотить его никто не пытался, сам он был тихий мечтатель, но ему не раз приходилось разнимать драчунов. Случалось, он недооценивал противника, и тогда доставалось ему самому. Главное, усвоил он, не бить лишний раз. Нужно предвидеть действия противника – по напряжению в лице и позе, по губам, по силе удара. Даже если соперник сильнее тебя или быстрее, все равно можно увернуться, а потом дать ему по шее, положить на лопатки.
Но Чезаре недооценил силу Энгуса Маклауда, не учел, насколько сам ослабел за два месяца от голода и холода.
Маклауд, оттолкнув Чезаре, вскакивает. Чезаре шарит в поисках булыжника, лопаты, хоть какого-то оружия, но Маклауд наступает ему на руку. Чезаре, взвыв от боли, пытается встать, но остается лежать, увидев, как Маклауд наводит на него пистолет.
Чезаре понимает, что ему конец.
Сердце у человека
