дочь. И сейчас вот я тут, рядом, а Анна твоя где? Ну да, прочитала я ее письмо, прочитала, да! Один черт теперь!
— Да я уже понял, — согласился Евгений Германович. — Не станет же Тихон каждый день фотографию лицом вниз переворачивать. Хотя отношения у них были натянутые, надо признать.
— Вот и скажи мне, почему? — совершенно не услышала его Надежда. — Я всю жизнь подай-принеси-спасибонадеждапетровна. А таких, как она, всю жизнь любят. Балуют. На руках носят. А меня — никто, никогда!
Надежда подалась вперед, в глазах читалось отчаянная решимость парашютиста в полете, считающего секунды до раскрытия купола. В этот драматический момент Тихон вдруг взвыл дурным голосом и шарахнулся в сторону, оставив в руках разбушевавшейся гостьи клок серой шерсти. Маруся отскочила и тоже зашипела, из солидарности. Надежда Петровна вздрогнула и пришла в себя.
— Почему твоей Анне — все, а мне ничего? Где справедливость?! — эти слова она проговорила уже шепотом, как будто силы ее покинули. Парашют не раскрылся… черт знает, может, его и с самого начала не было.
— Надежда… — сделав паузу, Моцарт сумел проглотить «Петровна». — Надя… Я не знаю ответа на этот вопрос. Но мне кажется, что любовь и справедливость просто ходят по разным дорогам. И если встречаются, то случайно и очень редко. Наверное, они друг друга даже не узнают. И я не знаю, почему кого-то любят, я кого-то нет. Вот нас с тобой не любят. Мы с тобой такие-растакие хорошие — а хоть ты тресни, не любят. Ни тебя, ни меня.
— Так я как раз… — заикнулась собеседница, но дуэт на такую скользкую тему в планы Моцарта не входил, и он продолжал сольно, переходя от задушевного пиано к убеждающему форте.
— И ничего тут не поделаешь! В суд не подашь, силой не заставишь, — он посмотрел по сторонам в поисках дополнительных аргументов, наткнулся взглядом на кошачью парочку, и его осенило. — Вот посмотри, мне кажется, что Тихон в Марусю влюблен, а она ему… позволяет себя обожать. И вообще, может, она какого-нибудь другого кота любит, из прошлой жизни. Как ты думаешь, Тихон от этого несчастлив?
Он нес чепуху, и сам это понимал. Но молчать было невозможно, и было очень жаль Надежду, которая что-то про них придумала и мучает себя этим. Но самый глупый аргумент неожиданно достиг цели. Надежда Петровна посмотрела на него, потом перевела взгляд на Тихона, который, возмущенно изогнувшись, вылизывал спину, на Марусю, которая следила за ним со спокойным интересом — и не то чтобы улыбнулась, но немного расслабила побелевшие губы.
— Влюблен? А они тебе детей не понаделают? Забегаемся пристраивать, вон и эту-то красотку никто не взял.
— Так он вроде того… кастрированный, — шепотом пояснил Евгений Германович, ему отчего-то подумалось, что Тихон не одобрил бы разглашения столь интимной и даже обидной для представителя сильного пода информацией.
Теперь уже Надежа Петровна улыбнулась по-настоящему. И ободренный успехом Моцарт решил довести свою мысль до конца.
— Я думаю так: важно, что мы сами кого-то любим. Это же от нас зависит, тут мы себе хозяева, и сами решаем, кого нам справедливо любить, кого нет. Кого справедливо по-нашему, того и любим… То есть…
— Я поняла, — кивнула Надежда Петровна. — Тихон любит Марусю, Маруся того кота, ты любишь Анну, Анна любит этого своего. А я… Не про меня речь. То есть бесконечная история получается.
— Получается так, — удивленный неожиданной глубиной вывода, согласился Моцарт. — Задача имеет бесконечное множество решений, это мы еще в школе проходили. А знаешь, что? Давай выпьем?
— Да не надо бы тебе… — женщины в таких случаях почему-то всегда считают своим долгом возражать, вот она и возразила, хотя идея ей явно понравилась.
— Надо-надо! Во-первых, за мое выздоровление, во-вторых, на брудершафт. Без этого переход на ты считается недействительным.
Они выпили и «во-первых», и «во-вторых», а потом раскрасневшаяся Надежда Петровна сама предложила выпить в-третьих — за любовь. Потом пили еще за надежду — с большой и с маленькой буквы, потому что она вообще, для всех. За бесконечное множество, чтоб всем любви хватило. И еще за что-то очень важное. Ну и на посошок.
Словом, в эту ночь Моцарт спал сном младенца, без сновидений, и даже переворачивался во сне с боку на бок, сам того не замечая.
Говорят, чтобы почувствовать себя счастливым, надо на несколько дней взять в дом козу. Потом ее выселить и ощутить себя свободным и счастливым. Способ затратный и негуманный по отношению к козе. В самом деле, чтобы стать счастливым, вполне достаточно, например, просто несколько дней не мыться, а потом принять ванну. В это утро, позднее вошедшее в историю как судьбоносное, Моцарт смог наконец встать, забраться в душ, побриться и сразу ощутил, что жизнь заиграла новыми красками. А кофе и яичница вместо чая с молоком и каши (Надежда считала, что именно с такими поблажками следует кормить лежачих больных) вознесли его на верх блаженства.
Желая в свою очередь осчастливить мир, вместо сухого корма он положил в кошачьи миски паштет, при виде которого телевизионные кошки мчатся целовать хозяев или совершать подвиги. Тихон и Маруся, наевшись так, что раздулись бока, на хозяина не обратили ни малейшего внимания и отправились на свой любимый подоконник считать голубей и трамваи. Врет реклама, — подумал, ничуть не расстроившись, Моцарт, любуясь на лежащую в обнимку парочку. А целоваться с вами не больно-то и хотелось. Хотя, конечно, с тех пор, как в доме появилась эта блондинка, Тихон стал уделять хозяину гораздо меньше внимания. В упор его не видел, проще говоря. Влюбленные — они все такие. Моцарт допивал кофе и радовался новому дню, который он встречает на своих ногах, а не в постели. Ровное течение приятных и неважных мыслей прервал звонок в дверь. Пожав плечами, Моцарт отправился открывать.
За дверью стояла теща. И это уже само по себе было сенсацией, независимо от цели визита. И дело даже не в том, что Бэлла Марковна в ее восемьдесят даже не с хвостиком, а с хвостом, уже давно не отваживалась на длительные самостоятельные прогулки. Моцарт знал, что она всегда была тактична и ненавязчива, просто золото, а не теща, и наносить визиты без предупреждения было абсолютно не в ее правилах. Она всегда предпочитала принимать многочисленную родню у себя дома, царственно оделяя всех своим вниманием и любовью. Точнее говоря, она пришла в дом дочери и зятя без предупреждения и приглашения впервые в жизни.
Пока здоровались, пока они снимала плащ, а он пристраивал
