и не лез с супружескими обязанностями.
Господи, что за жизнь у этих людей! Короткая и трудная у крестьян, наполненная работой и зачастую пустыми надеждами у ремесленников, опасная у купцов, а семнадцатилетние мальчишки становятся рыцарями и ответственными за жизни других людей. Девочек знатного рода Катя оплакала вчера. Может, герцогиням и королевам живётся легче, но совсем ненамного. Они ещё большие пленницы условностей, чем жены простых сеньоров.
Катя приподнялась на локте и стала разглядывать своего рыцаря. Такой молодой, а его считают уже зрелым и почти стариком. Поперечная складка между бровей во сне разгладилась, обозначившиеся продольные по лбу морщинки стали незаметны, и лицо утратило возраст.
«А он красив и обаятелен, как многие французы», — с улыбкой подумала она.
В дверь тихонько постучали, и Катя выскользнула из-под шкуры, опуская ноги на видавший в своей жизни лучшие времена ковёр, и с досадой посмотрела на размокшие туфельки. Она забыла поставить их к тёплой стене, и они остались мокрыми. Но делать было нечего и, всунув в них ноги, Катя на цыпочках подошла к двери.
— Кто там?
— Манон, — послышался приглушенный голос из-за двери, — сеньора, я принесла воды и завтрак.
Отодвинув тяжёлый засов, она приоткрыла дверь, и управляющая, увидев, что хозяйка не одета, протиснулась, ставя громоздкое ведро у входа.
— Сейчас, сеньора, там стоит Арно, держит поднос с едой, — и снова исчезла, чтобы появиться с подносом.
Пока Бертран спал, Катя перекусила, привела себя в порядок и, оставив туфельки у снова набирающей тепло стены, устроилась в ногах кровати, занявшись рукоделием. Ей надо было подшить немного обтрепавшийся подол высохшей за ночь котты.
— Солнце уже встало? — раздался хрипловатый со сна голос рыцаря.
— Да, — встрепенулась она, оглядываясь на него.
— Что-то я разоспался, — словно прося прощения за допущенную вольность, добавил Бертран и поднялся.
Катя не удержалась и, прикрыв рот ладошкой, улыбнулась. Мужчина в тунике до колена, с немного кривоватыми ногами — то ещё зрелище!
— Вам смешно? — опешил он.
— Вы очаровательны в своей рубахе и только ночного колпака на голову не хватает.
— Я не люблю чепцы, — не задумываясь, ответил он, — у меня густые волосы и они спадают… Сеньора, да вы насмехаетесь надо мною! — вдруг сообразил он, а Катя ещё больше развеселилась, но замахала на него руками:
— Что вы, что вы! Только, пожалуйста, не натягивайте ваше ночное платье спереди, а то порвёте! — и прыснув, отбежала от него подальше.
Бертран не сразу сообразил, что она сказала, а наклонился вперёд, прижал к животу тонкую камизу и широко раскрытыми глазами посмотрел на смелую на язык жену.
— Это… ну, по утрам всегда так… — а потом махнул рукой и стал приводить себя в порядок.
— Манон принесла нам завтрак…
— Церковь не одобряет уединённый приём пищи, — чопорно процитировал кого-то Бертран, отщипывая кусок булки.
— Наша ночь была изумительной, но спокойной и после завтрака мы могли бы завершить благословлённый Богом союз, — вкрадчиво, по-кошачьи мягко и готовая тут же отступить, высказалась Катя.
— При свете дня? Вы же моя законная жена, как можно…
— Зато вы увидите, что приобрели в результате нашего бракосочетания, и я тоже посмотрю, какой мужчина мне достался.
— Но если вам неловко или вы не хотите нарушать советы церковнослужителей…
— Думаю, мы имеем право, — отрезал Бертран, и Катя одобрительно кивнула, добавив:
— Согласна с вами! И на будущее: мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь влезал между нами.
— Даже церковь? — нахмурился мужчина.
— Вы затрагиваете очень сложный вопрос, — Катюша напряглась, понимая, что надо избегать этих тем, но в то же время в этом вопросе ей нужна поддержка мужа и его направляющая рука. — Служители — всего лишь люди, и толкуют священные книги по своему разумению, спорят между собою, что — то меняют, а бывает, что расходятся во мнениях и называют друг друга еретиками. Вы — не простой человек, у которого нет времени задумываться о жизни, принимая все изрекаемые постулаты на веру. Вам не следует во всём полагаться на чужой ум и рассуждения. Вы владетель, ответственный за многих людей, и способны сами принимать решения, особенно касающиеся своей души.
— Вы говорите слова, которые мне всегда хотелось услышать, но я сомневаюсь в своей правоте.
— Бертран, я думаю, что сомневаясь, вы ищите наиболее верный путь к любому решению, вы развиваетесь, что-то постигаете и этому не должно быть остановки. Мне кажется, что поиски истины, совершенства приятны Богу.
Рыцарь потёр лоб, будто помогая себе что-то понять.
— Катрин, я прошу вас больше об этом не рассуждать ни при ком! Это опасно для вас, — произнёс он, и эти слова объединили их больше, чем мирно проведённая ночь в одной постели.
— Присаживайтесь, стола у нас нет, но я вас покормлю, — выдохнула Катя, уводя разговор в другую сторону.
Она и не собиралась больше поднимать щекотливый вопрос о вере, но вся жизнь этих людей завязана на ней, и это важно для них, а для неё… пожалуй, тоже важно, но слепо слушать чьи-либо утверждения это не для современного человека.
Хорошо это или плохо? Да кто же знает? Катя вздохнула: в ужасное время она жила, где всё подвергается сомнению и всякий бред с энтузиазмом пробуется на зуб, но такое родное!
— Манон приготовила вкусную кашу, правда, она остыла. Попробуйте мясную нарезку завернуть в лепёшку и капните туда немного соуса, вот так, — и Катя подала ему подобие гамбургера.
— Мы так едим в дороге, — пробубнил Бертран с полным ртом, — но у вас получилось вкуснее.
Катерина дала ему поесть, предложила прополоскать рот после еды, а потом подошла и обняла. Подходила смело, а вот поглаживать насторожившегося рыцаря было боязно.
Он замер и ничем не помогал ей. Инициатива быстро сходила на нет и уже надо было думать, как без потерь выйти из дурацкого положения, но тут Бертран рвано выдохнул, словно до этого совсем не дышал и, подхватив её на руки, уложил на кровать. А собственно, больше некуда. Его сердце колотилось, как кузнечный молот, а руки стали сжимать Катю беспорядочно и излишне крепко.
— Нежнее, мягче, — прошептала она, притягивая его голову к себе ближе и пытаясь поцеловать. Он ответил, но это больше походило на укусы.
— Я сама, — попросила она и заняла ведущую роль.
Это было непривычно: не следовать за мужчиной, а руководить; но в жадности Бертрана, в откровенности его реакции на происходящее было столько искренности, силы, желания, что Катерина потерялась в его чувствах. Этот мужчина пылал под её руками, забывал дышать, когда она касалась его губами, стонал и рычал, принимая её власть.
Неужели она способна
