подумал об этом и решил, что нам надо действовать. Ты говорил, что Лютфи ходит в женский клуб?
Я кивнул.
— Если не возражаешь, я пошлю ей записочку.
— О, если бы… Если вы сделаете это благое дело, я буду благодарен вам до конца жизни.
— Но с кем вы отправите записку? — спросил Гиясэддин.
Ака Мирзо улыбнулся:
— Записку пошлю любимой… И тут нас поддержит любовь!
Мы ничего не поняли.
— Все просто, — объяснил ака Мирзо. — Гулямали, которого ты назвал «медведем», влюблен, он любит одну из работниц женского клуба. Понимаете теперь? Как-то он просил меня написать ей письмо, все рассказал… У меня сохранился клочок бумаги, мы сейчас напишем записку Лютфи, — и ака Мирзо торжествующе глянул на нас.
— Пусть Лютфи идет в партийную организацию, к дяде Халимджану, он, наверное, вернулся из Восточной Бухары, — откликнулся Гиясэддин. — Он меня хорошо знает и любит!
— Можно! — сказал ака Мирзо, вытаскивая из какой-то щели клочок бумаги. — Где наш калам, Гиясэддин?
Тот достал откуда-то кусочек угля. Ака Мирзо призадумался, потом быстро написал на листке несколько строк и, сложив бумагу, вновь сунул в щель:
— Пусть подождет здесь «медведя».
«Медведь» не заставил себя долго ждать. Он поздоровался с ака Мирзо, потом улыбнулся мне.
— Как, братишка, прошла ночь? — спросил он. — Хорошие сны снились тебе?
Я промолчал. «Медведь» обошел всех узников, справляясь о самочувствии, проверил все цепи, кандалы и наручники, затем громовым голосом объявил:
— Сейчас господин Ходжа вернутся из мечети и станут заклинать вас. Приготовьтесь! Будьте почтительны, не показывайте его светлости свою строптивость, потому что, сами знаете, вам же будет хуже.
— Ладно, знаем, — ответил за всех ака Мирзо. — Подойди-ка лучше сюда, у меня к тебе дело одно.
«Медведь» настолько приблизился к ака Мирзо, что совсем закрыл его; они пошептались, потом «медведь» раскатисто расхохотался (я испуганно вздрогнул) и, поднявшись во весь рост, сказал:
— Если проголодались, будьте довольны и радуйтесь — это добрый знак. Бог захочет — будет и завтрак, и все, что душе вашей угодно.
Когда он ушел, ака Мирзо на мой смятенный взгляд улыбнулся и кивнул головой — все благополучно. Я успокоился.
Примерно через час появился шейх — началось «заклинание», сопровождаемое, как всегда, избиением. Шейх бормотал под нос молитвы, опуская на головы и спины несчастных толстый камчин. Извиваясь под ударами, одни сумасшедшие отвратительно бранились, других била лихорадка, они кричали и это доставляло Ходжи — по лицу видно — наслаждение… Очередь дошла до ака Мирзо. Он даже не взглянул на шейха, словно били не его. Шейх торопливо пробормотал над ним «заклинания» и направился ко мне, хмурый и злой; я услышал одно только слово — «бисмиллах» — и чуть не вскрикнул от дикой боли. Не знаю, откуда только во мне взялись силы: смерил своего мучителя презрительным взглядом и не закричал… Стиснув зубы, я смотрел ему прямо в глаза, не мигая. Шейх, наконец, отвернулся, что-то пробормотал и ушел.
— Молодец! — сказал мне ака Мирзо. — В наших условиях мы не можем мстить ему лучше. Если будешь плакать, унижаться, молить о пощаде, то только доставишь этому палачу наслаждение, он сдерет с тебя кожу. Его надо лишать этого удовольствия.
Несколько позже нам принесли по куску сухой лепешки (видимо, давние остатки со стола Ходжи — измызганные, замасленные, плесневелые), и каждому сам «медведь» разлил ржавым железным черпаком по пиале горячей воды.
— Теперь можно отдохнуть. Будет у Ходжи настроение, придет «заклинать» вечером, нет — нас оставят в покое, — сказал ака Мирзо.
До полудня действительно ничего не произошло. Но только солнце пошло на убыль, ворота вдруг с треском распахнулись — Лютфи!!!
Она с плачем кинулась ко мне.
— Что с вами, почему вы попали сюда? — закричала она. — Это сделал Ахрорходжа, вы не сумасшедший, я знаю, вы не сумасшедший!..
У меня нет слов, чтобы описать вам мое состояние в тот момент. Я и обрадовался, и смутился, и испугался. Разве бывает любовь сильнее, чем эта, когда цветущая, точно роза, девушка, презрев страх и пересуды, вбегает к закованному в цепи несчастному узнику и, обнимая, уверяет, что он совсем не безумец!.. Паранджа у нее спала с головы, волосы растрепались, а в черных глазах ее я увидел слезы.
Да, я не сумасшедший, я пленник и раб твой, я узник твоей любви! Мне страшно, я боюсь за тебя, почему ты пришла, о цветок?
— Почему ты пришла одна? — спросил ака Мирзо.
— Нужно было идти в партийный комитет, — сказал Гиясэддин.
— Ходила, там собрание, — ответила Лютфи. — Заведующий нашим женским клубом побежал в милицию, оттуда сейчас должны прийти.
— Э, милиция!.. — махнул рукой ака Мирзо.
— Сделайте все, чтобы найти Халимджана и сообщить ему! — сказал Гиясэддин.
Лишь я не мог ничего говорить, спазмы давили горло. Я только гладил голову Лютфи и боялся, как бы шейх не обидел ее. А он уже спешил в сопровождении слуги, хищно осклабившись. Чем ближе подходил, тем мягче ступал… Слуга вырвался вперед, стал оттаскивать Лютфи.
— Не трогай ее! — гневно сверкнул глазами ака Мирзо. — Я расшибу тебе голову вашими же цепями.
Слуга отскочил.
— Он не сумасшедший, — метнулась Лютфи к шейху, — пощадите его!..
Она осеклась под взглядом его колючих глаз-буравчиков, торопливо подобрала паранджу, натянула на голову.
— Не надо! — крикнул я. — Не проси у них пощады, пусть они ее ищут у нас!
Шейх улыбнулся.
— Вот видите, дочь моя, этот юноша чуть-чуть тронулся. Вы хорошо сделали, что пришли, только больше одна к ним не приближайтесь, сперва ко мне заходите…
— Сейчас же отпустите его, или я заявлю властям! — требовательно сказала Лютфи.
Шейх прищурился.
— Дело ваше, заявляйте! — нагло ответил он. — Только не забудьте, что власти способны выслушивать не только вас, но и нас.
— С ним бесполезно разговаривать! — сказал я. — Уходи, Лютфи!
Лютфи выбежала, шейх, продолжая улыбаться, повернулся и скрылся во внутреннем дворе.
Не успели мы прийти в себя, как нагрянула милиция. Впереди не то чтобы шел — бежал плотный, приземистый, короткошеий, в кавказской, из золотистого каракуля, папахе и с лихо закрученными кверху пиками усов, мужчина. Он был явно чем-то взволнован, револьвер, болтавшийся у него на поясе, съехал куда-то назад, и, казалось, короткими шлепками подгонял его вперед. Милиционеры пронеслись, не глядя на нас.
— Хамдамча! — сказал ака Мирзо. — Пронеси, о боже, гнев свой, как бы чего опять со мной не случилось… Эта встреча может стать последней.
— Для кого? — спросил я.
Мирзо ака промолчал.
Хамдамча просидел у шейха с полчаса и также поспешно удалился со всей своей свитой.
