Не пойдет.
— Тьфу ты, — начал сердиться Егор Саввич. — Опять за свое. Наше-то какое дело? Пусть себе хворает, скорей помрет. Видел я его сегодня. На ладан дышит.
— Плох, уж так плох.
В том же духе они продолжали перебирать знакомых, разных должностных лиц. Потом перешли к подсчету расходов, чего и сколько надо закупить.
До позднего часа засиделись отец и мать, обсуждая предстоящую свадьбу. А утром Аграфена Павловна почувствовала себя худо, Егор Саввич на это особого внимания не обратил, случалось и раньше, жена недомогала. Отлежится — встанет. Подосадовал только, что самому пришлось возиться с самоваром, — по утрам он обязательно пил чай, — и едва не опоздал на работу.
Вечером его встретила не жена, как обычно, а соседка, вдова Мелентьевна.
— Скудается здоровьем Аграфена Павловна, — заговорила она. — Не может и с постели встать. С утра крошки в рот не взяла. Только молочка горячего попила.
«Бабьи причуды», — подумал Сыромолотов. Однако сразу прошел в спальню к жене. Увидев его, Аграфена Павловна попыталась приподняться на постели.
— Не серчай, отец, неможется мне что-то.
— Лежи, — остановил ее Егор Саввич. — Где болит-то?
— Вот здесь, — жена показала на грудь. — Сердце колет, ноги, будто чужие, совсем одеревенели.
— Может, за Осипом Иванычем послать?
— Не надо. Авось пройдет к утру. Ты ужинай. Мелентьевна, спасибо ей, приготовила.
Вскоре пришел Яков. В клубе сегодня собирались провести первую репетицию нового спектакля, его ждала Люба, но обо всем он забыл, когда увидел больную мать. Весь вечер провел возле ее постели, заботливо поил разными снадобьями, рассказывал о своих делах на шахте и в клубе.
Утром Аграфене Павловне стало еще хуже.
— Пошли-ка за батюшкой, — тихо и спокойно сказала она мужу, укрывавшему ее пестрым лоскутным одеялом.
— Полно, мать, зачем такие слова говорить. Бог даст, пройдет.
— Пошли скорее, — повторила Аграфена Павловна настойчиво, так она никогда не разговаривала с мужем. — Жила я честно, грехов моих немного, но и в них исповедаться перед господом надо.
Сыромолотов не стал спорить, только мрачно подумал: «А мои-то грехи, кто их мне простит? Ведь и мой час придет». Послал Мелентьевну за отцом Макарием, а Якову наказал зайти в контору и сказать директору, что старший конюх сегодня выйти на работу не может.
Отец Макарий, когда-то высокий и могучий, с годами согнулся, однако все еще ходил бодро и бессменно нес церковную службу. Явился он быстро. Снял тяжелое касторового сукна длинное пальто, разгладил сивую, но все еще пышную бороду, оправил шелковую лиловую рясу и спросил значительно, густым, с хрипотцой, басом:
— Где болящая?
— Сюда, пожалуйте, батюшка, — Мелентьевна, поклонясь, показала на дверь в спальню.
Отец Макарий прошел туда, плотно прикрыв за собой двустворчатую дверь. Аграфена Павловна исповедовалась недолго. Жила тихо, никого не обижала. Распахнулись двери, и показался батюшка. Строго поглядел на хозяина дома, на собравшихся соседок.
— Егор Саввич, пойди к супруге своей.
Когда Сыромолотов проходил мимо отца Макария, тот шепнул:
— Помирает Аграфена, мужайся.
Аграфена Павловна лежала спокойно, какая-то просветленная и даже торжественная, скрестив на груди руки. Странно было видеть их без движения: всю жизнь они не знали устали, ловко делали всякую работу.
— Подойди ближе, Егор Саввич, — позвала жена. — И не пугайся. Ухожу я, пришло время и господь позвал…
Лицо Аграфены Павловны, обрамленное гладко причесанными, рано поседевшими волосами, выражало покорность.
— Если провинилась в чем перед тобой, прости. Жили как будто ладно, друг друга не обижали… За Яковом присматривай. Он хоть и большой, а все ребенок… Об одном бога молила: привел бы внучат понянчить. Не дождалась. Пошли его ко мне, поговорить нам надо.
— Ладно, мать. Да чего ты эдак-то, может, встанешь еще.
Аграфена Павловна чуть заметно пошевелила рукой.
— Нет, Егор Саввич, не встану… Как похороните меня, возьми-ка ты в домовницы Мелентьевну. Женщина она честная и добрая, сирот не обидит — сама сирота. Попроси получше — Мелентьевна и пойдет…
— Да ведь и сами управимся, невелико наше хозяйство.
— Вы мужчины, на работе оба. Опять же нельзя в доме без женщины.
Сыромолотов, желая успокоить жену, согласился:
— Правда твоя, мать, тяжело нам будет.
— И я то же говорю. Да живите с Яковом дружно.
Аграфена Павловна замолчала, долгим взглядом посмотрела на мужа, и две слезинки выкатились из глаз на подушку.
— Мирно живите, как при мне…
Егор Саввич вдруг расчувствовался, вытащил платок и стал утирать набухшие слезами глаза. Опустился на колени перед постелью жены.
— Прости меня, мать, коли не так что делал.
— Ступай, — Аграфена Павловна поцеловала мужа в лоб, — ступай. Побыть одна хочу, — подняла ослабшую руку, перекрестила Егора Саввича и еще раз настойчиво повторила: — Ступай. Да Яшу ко мне позови.
Шмыгая носом, Егор Саввич вышел из комнаты жены. Яков был уже дома — он тоже отпросился у Петровского.
— Иди к матери, — сказал ему Сыромолотов.
По его тону Яков догадался, что мать умирает. Не скрывая слез, бросился к ней, прижался головой к ее лицу и зарыдал громко, навзрыд, как ребенок.
— Ну чего ты, Яшенька, чего? — заволновалась Аграфена Павловна. — Не надо так, не убивайся, тяжело мне видеть такое.
Яков подавил рыдания, только вздрагивали широкие плечи. Мать легонько перебирала пальцами его волосы и тихо говорила:
— Последняя у меня к тебе просьба, Яшенька: женись на Дуняше. Славная она девушка, хорошо будете жить.
Яков не отвечал. Мать настойчиво повторила:
— Слышишь меня? Женись на Дуне, Яшенька. И отец так хочет, и я. Дай слово, что выполнишь нашу волю, мне помирать легче будет.
Яков опять не ответил.
— Чего же молчишь? Не люба она тебе?
— Не люба, — тихо и даже зло сказал сын. — Зачем просите? У меня другая девушка есть.
— Девушка есть? Так чего же ты молчал?
— Разве ему скажешь, — Яков мотнул головой в сторону двери. — И слушать не станет.
— Все равно надо бы сказать. Кто такая?
— Люба Звягинцева, учительница.
Аграфена Павловна помолчала, обдумывая слова сына. Тяжело вздохнула.
— Не пара она тебе, Яшенька, и отец против будет. Женись на Дуне, слышишь? Обещай мне, Яшенька, Христом-богом прошу.
— Будь по-вашему, — через силу выдавил сын, — только не получится у нас жизни.
— Получится, Яшенька, молод ты еще, многого не понимаешь. Вот теперь я спокойно помру. Отца слушайся во всем, он худого не присоветует.
Днем к Сыромолотовым пришел приисковый доктор — старенький немец Оскар Миллер, или, как все его звали, Осип Иванович. Вместе с ним была и Ксюша. Девушка понравилась старику, и он всюду брал ее с собой. Осип Иванович долго выслушивал больную, а потом укоризненно сказал Сыромолотову:
— Надо бы вперед звать меня. Много-много
