торжествующе.
— Я сегодня утром в школу шла и около дворницкой в доме рядом нашла брелок от мобильника Галины Антоновны. Я, конечно, тут же к Кире Анатольевне, она вызвала полицейского начальника, который этим делом теперь занимается, майора Орехова из городского управления, и мы все вместе пошли к дворникам. Там женщина, обычная простецкая женщина, и мужик — весь лохматый, бородатый, в темноте такого встретишь, перепугаешься. Так вот у них в каморке обнаружили сам телефон, медальон и кольцо обручальное. В мешочке прямо в столе лежали!
— Дворники Галину Антоновну убили?!
— А кто еще, если у них ее вещи нашли? Только — тс-с-с! С нас майор слово твердое-претвердое взял, что мы — никому. Я бы тебе тоже — ни за что. Но коль у тебя такая ситуация…
«Вот Капитоше повезло, — подумала Лиза. — У меня “ситуация”, а у нее — повод поделиться информацией. Видать, сильно мучилась, что некому сболтнуть, да еще похвастаться своей помощью полиции».
Изумление как накатило, так и откатило, но при этом осталось сомнение: дворники — убийцы? Вот так просто? Странно… Потому что на самом деле очень даже непросто. Не в темном переулке убили, а прямо в школе. Или ей, Лизе, обидно, что так быстро закончилось «приключение», и ей уже не нужно никого защищать, и никакой ее моральный героизм тоже не нужен? Да нет же, ей не обидно, а совсем даже наоборот. Володе ничего не угрожает, и это хорошо, потому что Володя — очень даже приличный человек. Тот следователь, конечно, может о нем думать всякие разности, тем более повод был, но сама-то Лиза в Володе уверена. А иначе никогда бы не согласилась ему помогать, причем вот таким сомнительным способом.
— Так что ты можешь про Гриневича помалкивать, — все тем же заговорщицким шепотом разрешила Капитолина Кондратьевна. — Уж теперь-то его никто подозревать не будет.
— Я очень рада, — на сей раз совершенно искренне произнесла Лиза.
Хотела добавить: «Вы уж тоже никому не говорите», — но промолчала. Какой смысл? Скажет, не удержится. Было бы иначе, не пошла бы именно к Капитоше. Проболтается она, и в первую очередь директрисе. Уж ей-то доложит непременно.
— То есть Саранцева тебе вот так во всем сама и призналась? — уточнила Кира Анатольевна.
— Сама, сама! Ей-богу! — Капитолина Кондратьевна вычертила в воздухе лапкой зигзаг, смахивающий на крест.
— Кто бы мог предположить?.. Благовоспитанная скромница! Впрочем… — пожала плечами Рогова, — она не девочка-гимназистка, вполне может назначить свидание учителю. В конце концов, он неженатый человек. И пока все в рамках приличий… Опять же это полностью снимает подозрение с нашего коллеги. Так что все отлично.
— Конечно, конечно, — покивала Капитолина Кондратьевна. — Авторитет нашей гимназии!.. А этот дворник, этот жуткий мужик вполне мог кого угодно укокошить.
— Его напарница тоже еще та особа. Сначала все улыбалась, а потом такой крик подняла… — скривилась Рогова.
— Вот только куда они кольцо с рубином дели?
— С корундом… — машинально уточнила Рогова и добавила: — Кто их знает — куда? Пусть полиция разбирается. А ты, Капитоша, молодец. Я-то сразу и внимания не обратила, что кольца нет, а ты заметила.
— Ну вы же знаете, Кирочка Анатольевна, у меня глаз точный.
— Уж это — да. Повезло мне с тобой.
И Кира Анатольевна приобняла секретаршу, чья голова прямехонько легла на пышную директорскую грудь.
Глава 10
— Вот кем, по-вашему, Казик, должен быть человек, которого зовут Альбертом Арнольдовичем?
— Дирижером, — мгновенно отреагировал Аркадий Михайлович.
— Почему дирижером? — удивился Орехов.
— У моего дедушки, профессора Киевской консерватории, был приятель дирижер, его звали Альбертом Арнольдовичем Айзенбергом.
— Еврей, конечно?
— Немец, представьте себе! Но буйный, крикливый, как десять евреев. Вот маленький такой был, щуплый, ему у дирижерского пульта всегда специальную скамеечку ставили, чтобы оркестранты не только его макушку лицезрели. А как начнет буйствовать и кричать!.. Боялись его все страшно. Хотя вполне могли смычком виолончели до смерти зашибить, причем с одного раза.
— Маленький буйный дирижер… ну-ну… — хмыкнул Орехов. — А вот теперь представьте: здоровенный, волосатый, бородатый мужик с метлой и лопатой.
— Баба-яга мужского рода?
— Дворник. Альберт Арнольдович Иванов.
— Какой фольклор! Смесь французского с нижегородским! Причем наследственная. Арнольд Иванов! Герцог из крестьян!
— Напрасно ехидничаете, — укорил Орехов. — Вы бы с ним пообщались. Какой там герцог! Царь-царевич, король-королевич! Я недавно президента банка допрашивал, так тот помельче смотрелся.
— А зачем вам дворник понадобился?
— Так вот по этому поводу я к вам и явился. А вы думали, мне вкусно поесть больше негде, кроме как у вас?
— Ну уж точно не в вашей полицейской столовой.
Слушать Казик умел, и не менее «аппетитно», чем предаваться чревоугодию. Со вкусом умел слушать, с искренним вниманием и удовольствием. Природная черта, ставшая профессиональной. Своим студентам он всегда говорил: «Не умеющий слушать психолог — это все равно что хромая балерина». Когда-то он еще любил приводить в пример немого певца, но потом сообразил, что сравнение неуместное: масса певцов даже «под фанеру» рот толком открыть не могли — недаром студенты хихикать начинали.
Борис Борисович Орехов на эту способность Казика попадался неоднократно, откровенничая порой сверх меры, потом себя корил, а затем почти всегда радовался. Потому что польза была.
Сегодня он явился к Аркадию Михайловичу с совершенно конкретной целью, с просьбой, если уж совсем точно, хотя начал с сытного обеда, а вслед за этим — с дворника Альберта Арнольдовича. По идее, этого царя-царевича с простецкой фамилией можно было бы и обойти, но Орехов решил: коль в очередной раз связался с Казиком, то нет смысла наводить тень на плетень. Тем паче что про дворника знают и директриса гимназии, и ее секретарша, и охранник. Орехов, конечно, строго-настрого наказал этой троице помалкивать, но веры им было мало. Особенно той щипаной курице, которой, похоже, никак не грозит куриная слепота. Надо же, какая глазастая оказалась!
— Значит, вот прямо в столе все вещи Пироговой и лежали? — уточнил Казик.
— Вера Дятлова, дворничиха, можно сказать, пальцем ткнула. Ну, не ткнула, разумеется, а просто в стол полезла. Дворники, оказывается, всегда туда все складывают.
— Получается, Дятлова об этом пакете ничего не знала.
— По крайней мере, она очень удивилась, обнаружив его. И потом утверждала, что видит это добро первый раз.
— И сразу на Иванова показала?
— Не показала. А сказала, что надо с Арнольдычем посоветоваться. Вот именно — посоветоваться, — подчеркнул Орехов. — Она Иванова просто Арнольдычем кличет, но как-то так… сильно уважительно. Этот Арнольдыч у Веры в большом авторитете. Он к ней тоже с почтением, но по-другому… покровительственно, что ли.
— И как посоветовались?
— Да преспокойненько. Когда пакет выложили,
