Вашей породы, моей породы. Меньше всего говорю о себе, живой.
Да, дружочек, поздравленья — поздравлениями, пожеланья — пожеланьями, а подарок впереди. И непременно — осязаемый. Дайте только найти.
_____
В<олкон>скому написала до́ Вашего письма. Он, конечно, не понимает юмора, особенно — положений, понимал бы — не был бы он. «Du sublime au ridicule»… [278] — он весь на грани. Очень оценила отмеченную серьезность интонации: «ГУЛЯЕТ», он думает, что это серьезное занятие. Писатель пишет, кузнец кует, кошка гуляет.
— А с ангорским конечно хорошо! (Особенно с по́лу-!)
_____
Со стихами — если увидите, что данных долго не печатают — давайте другие, но по одному за раз, чтобы не было возможности выбора. Напечатают — следующее. Названия я Вам послала.
_____
Относительно лорнета: если еще не купили, не покупайте [279], кажется С<ережа> хочет подарить мне на имянины, если же купили — тотчас же известите, чтобы мне успеть предупредить С<ережу> и не оказаться с четырьмя совиными глазами.
Опишите мне завтрак с В<олкон>ским. Как понравился Вашей маме? Отцу?
Что племянница? [280]
Спасибо за стихи, о них особо.
МЦ.
Впервые — Несколько ударов сердца. С. 38—40. Печ. по тексту первой публикации.
61-28. Н.П. Гронскому
Pontaillac, près Royan
Charente Infér<ieure>
Villa Jacqueline.
26-го июля 1928 г.
Милый друг, вот что случилось. Только что отослала конец Федры по адресу 9 bis, rue Vineuse Paris, XVI Réd. de «Sowremennïe Zapisky», — a это адрес «Дней», a «Дни» издохли и наверное в них нет ни души [281]. Позвоните, пож<алуйста>, в «Дни», если ничего не добьетесь — пойдите сами и извлеките мою рукопись с тем, чтобы передать ее в книжный магаз<ин> «La Source», где настоящая редакция Совр<еменных> Зап<исок> [282] — А если в «Днях» никого нет? Сомневаюсь, так как Керенский жив, жив и Сухомлин [283], и наверное на имя газеты продолжает приходить корреспонденция.
Посылаю сопроводительное письмо в «Дни» с просьбой сдать Вам на руки рукопись (на обертке адрес отправителя).
С этим нужно спешить. Начните с телефона, чтобы зря не мотаться и не метаться.
Вот наш плаж. Сегодня на солнце 60 жары, у С<ережи> вроде солнечного удара, 38,5, сильная головная боль. То же у В<еры> А<лександровны> С<ув>чинской. Жара по всей Франции, кончились лимоны, с орех — 2 фр<анка>, и то последние. Тупо едим мороженое, от к<оторо>го еще жарче.
Я от жары не страдаю, хожу без шляпы, в выгорающих добела сеточках. Ни одного дуновения, море вялое, еле дышит.
Приехал проф<ессор> Алексеев [284], неутомимый ходок. Приехал в горном костюме вроде Тартарена, комичен и мил [285], восторженно рассказывает мне о Савойе (Haute [286]), где жил прошлое лето. Уже живу мечтой о будущем: Савойе. Морем объелась и опилась.
_____
Кончаю просьбой о срочном высвобождении Федры, я и так запоздала, боюсь затеряется совсем, а рукописи мне не восстановить, многое выправлялось на месте.
Как медонская жара? Здесь все-таки — пекло.
МЦ.
Впервые — Мир России. С. 163. СС-7. С. 201–202. Печ. по кн.: Несколько ударов сердца. С. 40–41.
Написано на двух видовых открытках: 1) Royan (Côte d’Argent). — Route de la Corniche et Pins tordus a Saint-Palais [287]. На белом поле надпись Цветаевой: «Лаокооны». 2) Royan — Pontaillac (Côte d’Argent). — La Plage. — Marée basse [288].
62-28. П.П. Сувчинскому
<Между 16 и 29 июля 1928 г.> [289]
Милый Петр Петрович,
Поселим Вас не на краю леса, а на краю мяса: единств<енное> свободное помещение у мясника на Route de Veau [290] <нарисована голова теленка>, 21/г километра от моря. Нынче дам задаток. М. — Шучу. —
МЦ
Впервые — Revue des Etudes slaves. С. 221. CC-6. С. 325. Печ. по СС-6.
Приписка к письму (на открытке) В.А. Сувчинской П.П. Сувчинскому (из Понтайяка).
63-28. Н.П. Гронскому
Понтайяк, 29-го июля 1928 г.
Дорогой Ко́люшка, до Вашего приезда остался месяц. Море будет бурное как сейчас, — нынче первый день люблю его. Не море — горы! Вчера в огромные волны купалась, т. е. скакала через них и по ним, нынче купаться уже нельзя — в три нечеловеческих роста и утягивают.
Кстати, идея: ничего Вам заранее снимать не буду, к 1-му сент<ября> освободится пол-Понтайяка. Свалитесь как снег на́-голову, день-другой переможетесь у нас, и отыщете. — На две недели? На месяц? Сентябрь здесь почти всегда ясный и бурный, будем втроем ходить: он, Вы и я. К 1-му сент<ября> из всех здешних останутся еще только Андреевы (до 10-го).
Напишите мне, Вы только хотите ехать или едете? А если не знаете, когда будете знать?
Завтра мои имянины и я, кажется, получу лорнет. Если купили [291] — ни за что не отсылайте, выйдет обида. (Дай Бог, чтобы не купили!) А Алины кораллы? [292] Кстати, Алино рождение 5/18-го сент<ября> будем праздновать вместе. Если не боитесь потерять дорогой, привезите сам.
_____
А вот нечто из письма С<ергея> М<ихайловича> [293].
«Вчера я должен был завтракать у Гронских. В половине 12-го Николай должен был ко мне зайти, мы должны были вместе отъехать с Монпарнасского вокзала и быть встречены на Медонском его отцом, а его матерью в их жилище.
Но человек предполагает, а Морфей [294] располагает. Николай проспал, а я, дожидаясь его, читал у себя в кресле у окна. Вечером в восьмом часу он явился с объяснением. Можете себе представить растерянность в его красивых глазах, и неуверенность (!!!) в том, как я это приму (???). Я пригласил его пообедать в том ресторанчике, где однажды мы и с Вами обедали, и решили возобновить переговоры о замене несостоявшегося завтрака на будущей неделе».
_____
Теперь я знаю что́ я Вам подарю!
_____
Прошлое письмо писала на́-людях, потому такое. Кстати, что́ с
