написанное выше и вижу, что уж очень «научно» – опираясь на разум, на факты – стремлюсь показать роль комсомола в обществе (что поделаешь, профессиональный социолог!). А можно объяснить его значение для молодежи и по-другому, через чувства, настроения. В советское время комсомол для отдельного подростка – это определенное состояние его души, это один из стержней, связывающих его с обществом. Человек жил в обществе, в котором комсомол занимал огромное место, а как известно, по верному наблюдению одной неглупой личности, жить в обществе и быть независимым от него – нельзя. Хотя для некоторых это возможно – для диссидентов (от латинского «отдаленный», «несогласный»). Американцы все любят обозначать в цифрах. Так вот американские социологи утверждают, что в любом обществе есть 4–6 % его членов, которые по своему мироощущению и миропониманию полностью независимы от общества во всех его проявлениях. Кстати, когда я уже в наши дни разговорился с человеком, который по долгу службы в советское время «работал по диссидентам», он сказал, что «по подсчетам КГБ, их было около 6 % от взрослого населения страны». Для остальных – а это подавляющее большинство – комсомол являлся неотъемлемой частью общества, одной из его сущностей, и, вновь повторюсь, не быть в нем значит ощущать себя вне этого общества. Это было на психологическом, чувственном уровне, чаще всего вне сознания. Хорошо это или плохо? Это хорошо, если этот общественный институт давал для развития личности больше хорошего, чем плохого. По моим субъективно-объективным наблюдениям, комсомол именно таким и был долгое время, по крайней мере в годы моей молодости. Только к концу существования советской власти, где-то с начала 80-х годов он все больше и больше превращался в окостеневшего малоэффективного монстра. Вернемся, однако, от общего к частному. К частной жизни одного человека в эти годы.
Итак, избрали меня в 1961 году секретарем Свердловского райкома комсомола, сначала вторым, но очень скоро – первым. Несколько сотен первичных комсомольских организаций, более 20 тысяч комсомольцев. В силу количественного «объема» и социальной значимости московские райкомы в комсомольской иерархии стояли наравне с крупными областными организациями страны. В частности, курировал работу райкома не только московский городской комитет комсомола, но напрямую и Центральный комитет ВЛКСМ, куда я часто должен был хаживать, иногда «спускался» ко мне и ЦК КПСС.
Располагался Свердловский райком во флигеле роскошного особняка хозяина знаменитого русского фарфора М. Кузнецова на улице Чехова, ныне вернувшей свою «девичью» фамилию – Малая Дмитровка. Это один из домов М. Кузнецова в Москве, то ли он сам в нем жил, то ли для любовницы его построил, мы в его историю особо не вдавались, но был дом-дворец прекрасен и своим экстерьером, и внутренним убранством. Основное здание занимал районный комитет партии. В кабинете его первого секретаря стены были покрыты дорогими шелковыми полотнами в позолоченных рамах, кроме длинного стола для заседания, везде стояла антикварная мебель. С этим кабинетом связана у меня одна весьма занятная личная история.
Где-то в начале 60-годов в Москву приехала делегация американской молодежи. Говорили, что это чуть ли не первая официальная молодежная делегация из США. Оттепель! И центральному району Москвы поручили ее встретить и курировать. В связи с этим меня вызвали для инструктажа в соответствующие отделы ЦК КПСС, прикрепили работника КГБ. Первая встреча должна была состояться в «штабе» Свердловского райкома ВЛКСМ. Штаб – это хорошо, но когда «соответствующие» люди пришли и увидели весьма скромное помещение во флигеле, то решили, что лучше будет, если принимать делегацию мы будем в кабинете первого секретаря райкома партии.
И вот ведем мы беседу с американцами. Они спрашивают меня: «Как вы получили такое роскошное помещение для своей молодежной организации? У нас о подобном и мечтать не приходится». Не соблюдая никакой дипломатии, ответил, что и им это сделать просто: надо свершить в Америке социалистическую революцию, экспроприировать особняки богачей и вселиться туда. Они засмеялись: «Нет уж, мы лучше в тесных помещениях работать будем!» И еще один казус связан с этой делегацией. В помещении одного из театров, расположенных в районе, была встреча нашей молодежи с американцами. Вышел я с ними на сцену и начал свою приветственную речь. Вдруг слышу, они смеются и куда-то рукой показывают. Я посмотрел, вроде все нормально. Зал украшен правильными лозунгами, американскими флагами. На них-то американцы и показывают. Я всмотрелся и увидел, что флаги Америки надеты на наши флагштоки, которые, как известно, заканчиваются советской эмблемой Серпа и Молота. Прокол, но все обошлось. Главное же, почему я вспомнил об этой делегации, потому что именно благодаря ей я впервые стал жить в изолированной квартире. Это уникальный случай, когда человеку в Москве без всяких с его стороны усилий, требований, ожиданий буквально за три дня дали отдельную квартиру! Но перед описанием этого чуда небольшое отступление.
Напомню, о чем я уже писал, что с рождения, несмотря на весьма высокое положение отца, жил я с родителями в двух смежных комнатах в коммунальной квартире. Когда в 24 года я женился, родители решили эти две комнаты разменять, чтобы мы отдельно от них жили. Это был очень правильный, хотя и трудный шаг с их стороны. По жизненному опыту хорошо знаю, как часто причиной разводов становится совместное проживание молодых с родителями. Вот и переехали отец с матерью в комнату в огромной коммуналке на Ордынке, а мы с женой – в коммуналку в Козицком переулке, в дом, который находится почти напротив входа с переулка в знаменитый Елисеевский магазин, что на улице Горького (Тверской).
Узкий колодец, два дореволюционной постройки доходных дома, один в десяти шагах напротив другого. В одном мы с женой поселились, в другом, как гласит установленная недавно мемориальная доска, жил Солженицын. На нашем доме мемориальной доски нет, хотя мы и прожили в нем больше, чем он. Шутка.
Жили хорошо, несмотря на то что всего в квартире проживало шесть семей с детьми на один туалет, одну ванную с плохо работающей газовой колонкой. Интересно, что в этой же квартире жил и ее прежний хозяин – зубной врач Адольф Леонтьевич Аксельрод. Занимал он до революции всю квартиру. В комнате для прислуги – шесть квадратных метров без окон, с входом из кухни – жил теперь прежний хозяин. В комнате, где когда-то стояло зубоврачебное кресло (от него на паркете остались металлические пластинки-крепления), жили мы. Комната была узкая, шириною чуть более двух метров, дверь в нее соседствовала с дверью в почти всегда занятую уборную. Я и жена моя были в молодые годы весьма сухощавыми, если сказать по-простому – тощими. Отсюда и родилось в то время наше прозвище:
