человека!
Вспоминая отповедь подруги, Миля так же, как и тогда раздраженно передернула плечами.
– Ничего эта старая курица не понимает! При чем здесь животное? Да если у человека нет такого самообладания, он ничего в этой жизни не добьется! Помню, я ей сказала, что она рассуждает, как типичный представитель европейской культуры, а здесь наглядно представлено восточное мироощущение. Тогда эта святоша спросила:
– Может Джугашвили и Берия только потому с Россией так легко управились, что никто не понимал, что движет их извращенными умами? Все принимали их за просвещенных европейских правителей, а на деле они были жесточайшими восточными деспотами? Не потому ли за тридцать лет они без особых усилий уничтожили весь генофонд великой державы. И ведь нет ни одного народа, у которого бы эти монстры не поставили к стенке лучших? Сначала кидали им сладкую наживку в виде премий и должностей, а после, когда те расслаблялись и потеряв осторожность высказывались, трах-бах… и конец! Получалась не охота, а рыбная ловля. Всех талантливых на крючок, а потом – в небытие…Нет, конечно, порассуждать Лина мастер! Не зря же студенты, которых она обучала, с утра до вечера цитировали ее перлы. Ну ничего, с этим покончено, осталось недолго, скоро проводим. Пора этой мерзавке убираться отсюда, а то ей в этой жизни все слишком легко доставалось: и образование получила великолепное, и мужики у нее были высший сорт… Обе дочери – серые, как мыши, а и те замужем за обеспеченными, самостоятельными мужчинами. Спесивая гадюка! Она, видите ли, кристально честная! Такая чистоплюйка, что за дополнительные занятия со своих учеников плату не берет. А ведь могла бы жить, как все. Тогда и у самой был бы доход приличный, плюс денежки этого хапуги Фаргина. Конечно, если бы с ним расписалась, купалась бы в золоте! Не то, что на престижную машину, на собственный дом на море хватило бы. Так нет же! Ей этого не надо! Она у нас уникум! Она выше этого! Мне бы ее возможности! А то кручусь, как белка в колесе, а денег не хватает. Мурика скоро надо женить, а обеспечить его так, как считаю нужным, не могу. А ведь наше положение обязывает. Необходимо купить молодым приличную квартиру, хорошую машину, и барахла столько, сколько требуется богатой многодетной семье на ближайшие тридцать лет…Ненавижу Лину…О, Господи, как же я ее ненавижу!
Перед отъездом на курорт Джамиля собралась навестить Пазевскую, чтобы проститься. К этому событию она готовилась так же тщательно, как когда-то к выступлению с хором при защите диплома. Она не только продумала каждое свое движение, но и привела себя в полный порядок: в ход пошли сауна, массажистка, парикмахерша, косметичка, и маникюрша с педикюршей.
Не знай Исмаил свою жену так хорошо, он бы решил, что она собирается на курорте пораспутничать. Между тем, он понимал, что Джамиля готовится не к любовным забавам, а к войне, войне амбиций. Единственно, что ему было неизвестно, так это имя того, кого она собиралась сокрушить. Иса долго размышлял на эту тему, однако, ему и в голову не пришло, что ее целью была умирающая подруга, учительница и наставница их сына. За свою репутацию Урманов не волновался. Он знал, Миля никому не доверяет и к любому, кто пытается с ней сблизиться, относится с подозрением: в юношах она видит потенциальных попрошаек, а в мужчинах – грабителей.
Готовясь посетить Пазевскую, Джамиля бубнила себе под нос:
– Я не такая идиотка, как Лина! Это она, едва увидит мужика, так сразу начинает чирикать, словно воробей на навозной куче. Уж я-то знаю цену их комплиментам, потому и веду себя с достоинством. Ко мне бы в жизни не приклеилась эта клевета о СПИДе. Моральному облику Линочки очень подходит пьяная связь со старым негром – наркоманом из захудалого джаза. Ее страсть к черномазым известна: она же постоянно твердила ученикам, что в мире вокала для нее есть только две черные богини – Билли Холидей, да Джесси Норман. Это надо же! Обе страшней войны, одна – патентованная наркоманка, а другая – вообще что-то несусветное. Не баба, а железобетонная цистерна из-под дегтя! Просто уму непостижимо, как у Лины поворачивается язык мне доказывать, что пение Холидей – это антология женского эротизма, а Норман – самое неотразимое сопрано XX века. Это какое же надо иметь извращенное воображение, чтобы утверждать, будто эта образина похожа на огромное черное облако, в сердце которого пылает звезда любви!
Утром, накануне отъезда, Джамиля позвонила мужу на работу, сказала, что намерена вечером навестить Эвелину Родионовну и попросила его составить ей компанию. Исмаил пообещал жене приехать к Пазевской после совещания с директорами школ, которое было назначено на шесть часов. Милю это устраивало, и они договорились встретиться там около восьми.
Урманов любил приходить в гости только тогда, когда его ждали. Он обожал вкусно поесть и понимал, что для приготовления еды любой хозяйке необходимо время. Наевшись в студенческие годы бутербродов и яичниц, он их ненавидел, поэтому всегда сам заранее уведомлял тех, кого собирался посетить. На этот раз он попросил супругу позвонить Тане и предупредить, что они появятся у них вечером. Джамиля пообещала исполнить его просьбу но, естественно, этого не сделала. Ей очень хотелось нагрянуть к Пазевским неожиданно, чтобы, застав хозяек врасплох, лишний раз продемонстрировать мужу их неухоженную бедность и неприкрытое горе. Ей и в голову не приходило, что это зрелище может вызвать у Исмаила какое-либо чувство, кроме ощущения собственного превосходства. Ни Миля, ни Иса даже не догадывались, насколько этот визит изменит всю их последующую жизнь.
В этот день Татьяна чувствовала себя отвратительно. Стояла невыносимая жара – в сентябре в Средней Азии такая бывает только накануне резкого похолодания. У нее разыгралась жуткая мигрень, кровяное давление скакало, а нервы дергались, словно струны балалайки под рукой подвыпившего тапера. Только к вечеру Таня немного ожила. Наглотавшись таблеток и повязав голову шерстяным платком, она сумела выползти во двор, чтобы его полить. От духоты сиделке тоже стало не по себе, и она отпросилась домой пораньше.
Ни Исмаил, ни Джамиля не чувствовали этого изнуряющего зноя – в доме, и на работе у них стояли кондиционеры, а потому в восемь вечера наглаженные, благоухающие и сверкающие, как новые монеты, они встретились у дома Пазевских.
Татьяна, услышав звонок в дверь, кинула на землю шланг, и слегка обтерев забрызганные грязью ноги, пошла открывать.
– И кому это в такую жару спокойно не живется? – недоуменно прошептала молодая женщина, подошла к двери и резко ее распахнула.
