попытки Михаила объясниться с Николаем наталкивались на каменную стену: Николай на письма брата не отвечал. Доводы Михаила, способные, казалось бы, и железо расплавить, оставляли Николая холодным. Его ничуть не трогали остракизм и нескрываемое презрение, с которым сталкивалась мать его племянника: появляясь в обществе, пусть она неизменно испытывает на себе неприязнь, пусть страдает ее гордость, пусть ситуация доводит ее до нервных срывов, – в глазах публики она останется жалкой содержанкой великого князя, тряпичной куклой в его руках. Но для Михаила так не могло и не должно было продолжаться бесконечно. Только законный брак избавил бы Наталью Сергеевну от невыносимых страданий. Но Семья стояла крепостной стеной против этого брака.
После венского венчания и начала узаконенной семейной жизни молодожены мечтали перевести дыхание, отдохнуть от неопределенности своего положения и оскорбительной слежки. Что могло быть лучше для спокойного и комфортного отдыха, чем каннский отель «Парк» на побережье! Там они и поселились с детьми и прислугой, там Михаил получал из Санкт-Петербурга официальные уведомления о тех карах, которые налагал на него старший брат за подпольную женитьбу. Мстительный Николай не ограничился высылкой ослушника из России, лишением права наследования трона и разжалованием из офицерского корпуса. Он взял под опеку имущество и банковские счета великого князя, оставив его если и не совсем бедным, но и далеко не богатым, ограниченным в денежных тратах человеком. Царь сохранил за изгнанником казенное содержание, полагавшееся великим князьям, – двадцать тысяч рублей в месяц. То были немалые деньги, но для привольной жизни за границей, вдалеке от приносящих огромные доходы имений и миллионных банковских вкладов, такой доход воспринимался Михаилом и его женой как прожиточный минимум.
Но молодая семья и не бедствовала – до этого было далеко, как до туманного горизонта. Возможно, финансовые прорехи в бюджете великого князя восполнялись без шума и упреков за счет царской казны; в чем в чем, но в патологической бережливости Николая нельзя было упрекнуть. Да и отнюдь не деньги играли в наказании непокорного брата роль кнута, а ущемленное самолюбие Михаила, единодушно отвергнутого Семьей.
Прозрачным, насыщенным щедрым солнцем утром Ривьеры, Михаил повез Наташу к предгорным холмам Белле; дальше, за снежным гребнем гор, лежало безлюдное, не затронутое навязчивой человеческой заботой, роскошное в своей первозданной дикости плато в горном массиве Меркантур. Сидя за рулем автомобиля, Михаил гнал по холмистому склону, геометрически расчерченному зелеными шпалерами виноградника. Ухоженная, вымощенная еще древними римлянами дорога, с подъемами и серпантинами, вела к уединенной винодельне «Винь д’Ор». Подогнав машину к входу в одноэтажный толстостенный дом старинной постройки, Михаил заглушил двигатель и, наклонившись к Наташе, прошептал тоном заговорщика:
– Приехали! Я приготовил тебе сюрприз… Войдем!
В пустом дегустационном зале он уверенно подошел к столику посреди комнаты, и они уселись, придвинув тяжелые деревянные стулья по каменным плитам пола. Со старинных гобеленов, украшавших стены, на них глядели краснощекие пейзанки, занятые сбором винограда. Неслышно подошел хозяин, поклонился гостям.
– Белого вина, – заказал Михаил. – Вашего, холодного. Тапенада, сыр.
Через стол Наташа глядела на мужа с вопросом:
– Сюрприз? Какой сюрприз?
– Десять лет назад, – начал Михаил, – я сидел здесь, на этом самом месте. А на твоем стуле… знаешь, кто сидел?
– Кто? – увлекаясь игрой, спросила Наташа. – Ну кто?
– Королева Виктория, – ответил Михаил. – Она угощала меня белым вином и сватала невесту – английскую принцессу.
– А ты? – спросила Наташа.
Хозяин принес вино в запотевшей бутылке, бокалы и закуску на деревянном резном блюде.
– А ты? – игриво повторила Наташа.
– Остальное ты знаешь, – улыбаясь, сказал Михаил. – Теперь мы с тобой здесь, в этой же винодельне, за этим же столом – муж и жена. Выпьем за нас! Чин-чин!
– За нашу любовь! – заботливо дополнила Наташа.
– Бабушка Виктория поддерживала интересы династии, – покачивая вино в бокале, задумчиво сказал Михаил, – но и любви, ты можешь мне поверить, отдавала должное. У нее было горячее сердце.
– Она на тебя обиделась? – спросила Наташа. – Рассердилась?
– Нет, – сказал Михаил. – Мы сидели молча и глядели в это окно на снежные горы там, вдали – ты видишь их? Потом она подарила мне золотой оберег, я ношу его на груди и никогда не снимаю; может, он когда-нибудь сохранит мне жизнь. Все может быть…
– И всё? – спросила Наташа с некоторым разочарованием. – И ты поднялся и ушел?
– Она пожелала мне счастья, – сказал Михаил. – Ее пожелание сбылось: я счастлив с тобой, моя любовь. А та давняя встреча, я уверен, неспроста произошла; она направила мою судьбу. Знаешь, я почему-то чувствую, что эта винодельня, и стол, за которым мы сидим, и те снежные вершины за окном на горизонте – все это для меня очень дорого…
Вынужденная эмиграция грозила затянуться надолго, и если пускать глубокие корни в Европе у Михаила не было нужды – судьба капризна и переменчива, старший брат может изменить свое решение, – то достойное обустройство на новом месте входило в его и Наташины планы. Решено было без спешки перебраться в Англию и там поселиться – Михаилу нравился британский уклад жизни, да и близкое родство с королевской семьей повлияло на решение: король приходился ему двоюродным братом, вдовствующая императрица Александра – родной теткой. Кроме того, в Лондоне жил его двоюродный дядя, великий князь Михаил Михайлович, по семейному прозвищу Миш-Миш, с женой, графиней Софией Торби, внучкой великого Пушкина. Миш-Миш, подобно Михаилу Александровичу, еще в царствование Александра Третьего вступил с морганатический брак со своей не столь родовитой, как хотелось бы, избранницей, восстановил против себя Семью и был со скандалом выслан из России. Вначале знаменитые ссыльные поселились в Каннах, а оттуда перебрались в Англию. В Лондоне изгнанники прекрасно прижились, были приняты в высшем свете и даже в королевском Вестминстере: родная кровь не водица, хотя и не всегда, как показывает опыт.
А в апартаментах отеля «Парк», на средиземноморском берегу, время катилось мягко и легко, как дорогой автомобиль на упругих рессорах. Новая жизнь только налаживалась и понемногу становилась привычной – для Михаила сложней, для Наташи проще, а для детей совсем легко и интересно. Нужно было не спеша подыскать и нанять штат прислуги: горничных для Наташи и Таты, камердинера, гувернантку, бонну для Георгия, шофера. Отыскался и кандидат на должность личного секретаря Михаила – Николай Джонсон, давний его знакомец, сверстник и однокашник по учебе в военном училище, на заре армейской карьеры. Джонсон, несмотря на английскую фамилию и приятельское прозвище Джонни, был православный курский уроженец и по-русски говорил свободней, чем по-английски. Владел он и французским, и немецким, был широко образован и вдохновенно играл на фортепьяно и флейте. Такой набор достоинств обладал высокой ценностью в глазах великого князя, любившего музицировать в домашнем кругу; юношеское приятельство перетекло в зрелую дружбу, продолжавшуюся до последнего часа Джонни и закончившуюся трагически в ночном лесу под Пермью.
Каннская идиллическая передышка успокоительно действовала на нервы
