водил с нами, потом то да, то нет. Ладно, придет время, попадешься мне на узенькой дорожке! Пора было вмешаться. Я сказал:
— Вася, ты не имеешь права распоряжаться оружием. Спроси организацию. Подумай, Вася.
Махаевец захохотал и передразнил меня:
— Подумай! К умственному труду призываете. Мы будем мускулами действовать.
Вася накинулся на меня:
— А ты имеешь право запрещать мне? Не имеешь, не имеешь! И никто не имеет: я отвечаю, и я распоряжаюсь.
В это время в дверь снаружи постучали. Никто не тронулся. Постучали еще сильнее. Вася не шел отворять. Стук еще настойчивее.
— Кого это черт несет? У меня и спрятаться негде. В крайнем случае я задержу гостей в прихожей, а вы бейте рамы — и в окно.
Миша спросил:
— А где револьверы?
Василий сделал знак, что, мол, в надежном месте, и побежал отворять.
Мы вслушивались, ждали. Донесся тихий женский голос. Он показался мне очень знакомым. Василий вошел в комнату первым и успел шепнуть мне:
— Явилась секретарша нашего района, та, новенькая, строгая-то.
За Василием сейчас же следом вошла Клавдия. Она ли? Ведь Клавдия никогда не была революционеркой. И лицо другое — озабоченное, усталое.
Клавдия так поразилась мне, что остановилась на месте и побледнела.
— Вы в Москве, Павел?
— Я приехал.
— И не дали знать.
— Я зашел… Мне явку… нужно.
Чувствую, что говорю не то и говорю холодно, и не знаю, как поправить.
Махаевец расправил усы и обратился к Клавдии:
— Не угодно ли с нами?
— Что не угодно ли? — сухо спросила Клавдия.
— Да хоть бы присесть за стол.
— Я пришла сюда по делу. И я спешу. Мне нужно сейчас же поговорить с Василием. Может быть, вы уйдете отсюда на минутку? И вы, Михаил, тоже уйдите.
Клавдия говорила запальчиво и резко, как человек, который заранее приготовился к бою, к скандалу и торопится сразу перейти к решающей минуте. Этот ее тон настроил махаевца на сопротивление:
— А если бы я не ушел?
— Ничего бы вы не достигли. Я бы позвала Василия в другую комнату. Только и всего. Ну, я вас прошу, уйдите.
— Понимаю, — сказал махаевец, — вы пришли нам помешать, вы заодно с этим вот Павлом. Решай, Миша.
— Я решу, — ответил Миша, засмеявшись. Он достал из кармана револьвер и быстро навел его на Клавдию. — Руки вверх! — закричал он.
Клавдия посмотрела на Мишу в упор и не подняла рук вверх. Махаевец же машинально поднял, но в то же мгновение опустил руки. Вася, стоявший рядом с Михаилом, стремительно размахнулся, чтоб выбить у него оружие, но Миша отвел руку, спрятал револьвер и, очень довольный, сказал:
— Ай да девушка! Выдержала экзамен. А ты, махаевец, струсил.
— Дурацкая у тебя шутка, — сказал Василий.
Миша встал и раскланялся с Клавдией.
— Я вижу, надо уйти, не выйдет с Василием. Пойдем, махаевец.
Но Клавдия его остановила:
— Миша, вы читали Нат Пинкертона?
— Читал. И Пинкертона читал, и Арсена Люпена читал, и очень нравится. Больше, чем Толстой и Горький.
— Вот у вас и появился дурной вкус. Начитались ерунды. Вы знаете, Михаил, недавно статистику опубликовали: все гимназисты помешались на сыщицких романах. А разве вы гимназист? Вы — рабочий, Миша. Мне очень нужно поговорить с вами. Требуется на одно дело хороший, смелый человек, вроде вас.
Михаил вначале сделал вид, что предложение Клавдии его не заинтересовало, но видно было, что он польщен. И действительно, уходя он спросил Клавдию, куда ему прийти поговорить с нею об этом деле.
После того как махаевец и Михаил ушли, Клавдия объявила:
— Комитет обязывает вас, Вася, сдать оружие.
Вася спросил:
— Кому? Комитету?
— Да, комитету.
— Комитету я и сдам.
— Но комитет уполномочил меня принять от вас.
Вася был потрясен, обижен.
— Значит, мне не доверяют. Хорошо. Сдам завтра.
— Нет, Вася, вы должны сдать сейчас же. Я за этим пришла.
— Все это, Клавдия, вы выдумали на ходу, только что. Увидели у меня Мишку и боитесь, что он вернется, когда вы уйдете, и выклянчит у меня револьверы. Вас бы одну за револьверами и не послали. Да и как вы их понесете?
Клавдия распахнула шубку.
— Ведь у вас шесть револьверов, Вася? Смотрите, я сшила шесть карманов на халате.
Под шубкой у Клавдии был надет поверх платья холщовый халат с шестью карманами по бокам, на каждой стороне по три. Вася отошел к столу, сел и сделал нам знак подойти к нему.
— Садитесь, пожалуйста. Значит, будет у нас серьезный разговор. Садитесь.
Я ждал, как поступит Клавдия. Она не села к столу. Остался и я стоять. Вася оперся головой на руки и просидел с минуту молча. Затем поднял голову и сказал:
— Нет, не будет никакого разговора. Зачем разговор? Я револьверы вам, Клавдия, отдам. Раз так решили, что я должен отдать, — отдам. Подождите меня немного.
У него оказались очень сложные приспособления под русской печью для хранения оружия. Он с гордостью и горечью все это нам показывал, объяснял и все посматривал на Клавдию, вроде как надеясь и ожидая, что она вот-вот скажет: «Ну, Вася, вы так замечательно прячете, что грех все это у вас отбирать». Но Вася не дождался таких слов. Все шесть револьверов один за другим были извлечены из хранилища, а Клавдия так и не сказала Васе ничего утешительного. Вася вздохнул.
— Конечно, я понимаю. Значит, меня подозревают, что я могу скатиться, как Мишка, к авантюристам. Может быть, даже вы думаете, что я, как Мишка, захочу пойти на эксы?
Еще в ссылке я слышал, что эксами стали называть «экспроприации», налеты на казенную и частную собственность. Но и на эти горькие слова Васи не последовало от Клавдии никаких разуверений, никаких соболезнований, никаких обещаний на будущее. Сурово она с ним обошлась, — впору было так поступить самому Сундуку.
— Ну что же делать! — сам утешал себя Вася.
Я предложил Клавдии, что револьверы отнесу, куда она скажет. Она не согласилась:
— Во-первых, это поручено мне, а не вам, и я должна выполнить; во-вторых, для вас это было бы очень неконспиративно: вы только что приехали, и, наверное, документы у вас еще не в порядке.
— Ну, дайте я понесу часть, а то вам тяжело.
— Зачем же рисковать провалом двоих? Бессмысленно.
Когда мы шли с Клавдией по «Двору для извозчиков», она попросила меня взять ее под руку и прижалась ко мне. Мне показалось, что она слегка дрожит.
— Вам холодно, Клавдия?
— Нет, мне немного страшно. Здесь какие-то люди странные, кафтаны на них эти длинные, такие неприятные. И я лошадей очень боюсь. А тут
