Какой-то знакомый мне голос крикнул:
— Эй, вы там! Входите смелее. Тут народ хороший.
Я вошел. В это время Вася прятал бутылку водки со стола.
— Зачем прячешь, Вася? — сказал я. — Ничего плохого в этом не вижу.
Вася угрюмо ответил:
— Не хочу я этого сам, а не тебя стесняюсь. У нас разговор предстоит боевой, и незачем водку к этому мешать. Это все Мишка выдумывает, он теперь без водки разговору не признает.
— А вы что ж, меня, Павел, не узнали? — вмешался в разговор Миша.
— Это наш, с Доброва — Набгольца, — сказал Вася.
— Да, Миша, я вас не узнал и не узнаю.
— Значит, намекаете, что я хуже стал.
Михаил по летам был моложе Васи, но в организацию вошел раньше, привлек Васю. Миша был очень влиятелен на своем заводе, особенно среди молодежи. Он зарабатывал хорошо, одевался чисто, брился, носил крахмальные воротнички, бывал в театрах, покупал горьковские сборники «Знание». Теперь он отпустил бороду, щеки его стали одутловаты, глаза помутнели.
Кроме Михаила и Васи за столом сидел человек лет сорока, рябоватый, одетый городским франтом, но с повадками и лицом деревенского жителя. Он отрекомендовался:
— Сторонник доктрины Махайского, считаю людей умственного труда паразитским и эксплуататорским классом, социалистов считаю самыми опасными врагами людей физического труда. Образование есть орудие насилия одного человека над другим. Однако отдельным личностям из образованных и из социалистов в виде исключения подаю руку, но советую им заниматься физическим трудом и зову к свержению дисциплины. Будьте здоровы!
— Будет тебе вертеть эту шарманку! — крикнул на махаевца Вася и пояснил мне: — Я с ним спорю до чертей и вчера ему чуть рожу не расквасил за такие проповеди.
— Ничего, Василий, найдем общую платформу на практике, нас мускулы сближают, а? Так иль нет? Мы без лишних умствований, мускулами будем действовать и свергать. Будьте здоровы.
Я попросил налить мне стакан водки:
— Я почти целый день провел на улице и очень озяб.
И просьба и мотив были хорошо приняты.
— Озяб — надо выпить, — одобрил махаевец.
После этого я был включен в беседу не как посторонний, а на равных правах.
Василий прислонился к стене, скрестил на груди руки и заговорил:
— Я пить не буду. Этот Мишка, черт, норовит влить в меня водки, а я не буду. Мой отец говаривал: «Душа горит». И я не понимал раньше, что это значит. А теперь, ребята, понял: не может не гореть душа у нашего брата рабочего. И как досадно бывает, обидно! Как хочется все к дьяволу сломать и перевернуть по-своему всю проклятую лавочку кругом! Друзья, да мы же отступаем! Ликвидаторы говорят нам: «Таковы законы истории!» К черту их, эти законы! Ликвидаторы говорят уже в открытую: «Сдавайся Столыпину, ликвидируй всякую нелегальную работу, ликвидируй нелегальную партию и занимайся только в организациях, которые допущены законом». Отзовисты же… они тоже просто говорят: «Побоку всякую легальщину, — ничего она нам не даст, — а прямо готовь восстание». Ну, а ленинцы… трудно мне понять… говорят: «Держи курс на революцию, готовься к ней, копи силы и все-таки возись со всякими легальными щелями и лазейками».
— А ты что же, не с ленинцами? — спросил я.
— Я за то, чтобы без лазеек, без щелей… готовить восстание. Знаю, ты скажешь: восстание готовят, когда идет массовое движение, когда подъем, а следующий подъем, мол, далеко. А кто это докажет? Ты посмотри кругом: народ задавлен, сколько казней, сколько самоубийств! Руки сами сжимаются в кулаки, руки просят оружия, дайте оружие — и восстание готово. Но не дают оружия, и люди бегут от организации. Вот Мишка, рабочий Мишка, он уже почти ушел от нас, ушел влево. А интеллигенты бегут вправо. Они теперь основывают кружки для изучения полового вопроса. Что? Я не так говорю? — закричал вдруг Вася. — Дела нет, Павел. Я не вижу дела. Дайте мне настоящее революционное дело — и я никуда не уйду, ни вправо, ни влево. Я на баррикадах дрался. Я не умею революцию готовить в больничных кассах, в профессиональных союзах и в кооперативах. Я хочу обучать людей, как городовых бить, исправников, становых, а буржуй подвернется — и буржуя можно ухлопать. Налей, Мишка, мне стакан водки. Не хочу, а выпью.
Вася осушил большой стакан водки и сказал:
— Я рад, Павел, что ты приехал. Ты поддержишь нас. Скажи мне, за что «отзовистов» ленинцы называют «ликвидаторами наизнанку»?
— А ты что, отзовистом стал? — снова спросил я.
— Я-то не стал никем, а вот, например, у нас в районе появилась новенькая техническая секретарша, она не знает, что такое наше революционное Замоскворечье и что так бить левых, то есть, по-вашему, отзовистов, как бьют ликвидаторов, здесь нельзя. Что ты скажешь, Павел?
— Не всякий, Вася, кто щеголяет «левой» фразой, есть на деле левый. Но я хочу, Вася, дослушать тебя до конца.
— Я так и знал, ты уж записываешь меня в «ликвидаторы наизнанку». Нынче это повелось наделять товарищей бранными кличками. А ты лучше разберись прежде. Вот для какого дела мы сошлись…
Миша перебил Василия:
— Ты как хочешь, конечно, Василий, но почему я должен давать отчет кому бы то ни было?
Махаевец тоже поддержал Мишу. Им обоим не хотелось, чтобы Вася советовался со мной. Василий наконец уступил им:
— Хорошо, Павел, это тебе и не надо знать.
Но из их перебранки мне стало ясно, что Михаил и махаевец просят у Васи револьверы «заимообразно» на какое-то сомнительное «боевое дело».
Уговаривая Васю не разглашать секрета, махаевец обронил мимоходом:
— Чего тебе разрешение спрашивать? Чего тебе советоваться? У тебя дело — будь здоров: дашь шесть собачек боевым людям, боевые люди с этими собачками денег достанут, а с деньгами раздобудут для тебя двести собачек. Чего лучше? Ты двести человек вооружишь, вот тебе и боевая дружина. А не веришь нам — изволь, участвуй с нами вместе… для контроля. Наши ребята спорить не будут.
Я пробовал выжить гостей, пробовал увести Васю, пробовал, наконец, отсрочить решение. Михаил сказал:
— Васька, не трепись. Что хочешь, а сначала выдай обещанное. Ты же сказал, что все у тебя уже здесь, что все приготовлено, только взять. Вот мы и возьмем и уйдем, и ты перед нами чист и иди куда хочешь с Павлом.
Вася заколебался. Махаевец поднялся, стукнул кулаком по столу:
— Не надо, Васька! К черту всю эту музыку! Но помни, Васька! Не забудь, как мать тебя любила. Когда мне говорят сразу: «нет» — я ничего, а когда «да» — у меня на это правило: сухо древо, завтра пятница, а в делах назад не пятиться. А ты компанию
