запас общей информации, мои обширные знания Китая и детальное изучение Япоции. Без этого, несомненно, никто из работников посольства не стал бы обсуждать со мной политические вопросы или просить у меня совета по секретным проблемам. Многие из них обращались ко мне с такими проблемами, так как они были уверены, что я чем–нибудь посодействую их разрешению. Никто из работников посольства не был так хорошо знаком с Китаем и Японией, как я».
Но славе журналиста должен был сопутствовать и авторитет нациста, иначе было трудно рассчитывать на доверительные отношения с крупными деятелями немецкой колонии.
Оскар, конечно же, оказался прав: в Токио Рихарду не составило труда вступить в национал–социалистскую партию — человек с рекомендациями от высокопоставленных лиц из Берлина, рьяный приверженец фюрера, он сам мог многому научить ветеранов фашизма. Впрочем, вскоре он и стал это делать, когда был назначен «шулюнгслейтером» — руководителем пропаганды в местной партийной организации, ответственным за политическое просвещение ее членов, а также редактором стенгазеты. Единством идейных взглядов объяснялась его тесная дружба с фюрером нацистской организации колонии, руководителем отделения официального германского телеграфного агентства ДНБ, а по совместительству, как и Отт, военным разведчиком Виссе. Как нельзя лучше складывались у Зорге отношения с корреспондентом газеты «Фолькишер беобахтер» фон Урахом. Он недолюбливал корреспондента «Кельнишер цайтунг» Фрица Гердера, отставного офицера, скептически относившегося к нацистам. Он высокомерно держал себя с коллегами англичанами и французами и совершенно игнорировал советских журналистов. Японские корреспонденты считали его заносчивым «пруссаком»… Упорно и настойчиво Рихард создавал себе безупречную репутацию.
Однако даже авторитет нациста не гарантировал ему полного успеха в работе. Оставалась еще «Кемпэйтай» — японская тайная полиция, контрразведка. А он знал, как она изощренна, и сам успел почувствовать ее неослабное внимание к своей персоне. Достаточно одного неосторожного шага, листка с секретными материалами, расшифрованной радиограммы или перехваченной со связником «оказии» — и все рухнет в тот же миг. Поэтому осторожность, осторожность и еще раз осторожность! Все, чему учили его Старик, Василий и Оскар, он передавал своим товарищам, заставлял предугадывать на десять ходов вперед каждый очередной ход.
Из отеля Рихард вскоре переселился на частную квартиру, по улице Нагасаки–мати, 30, в буржуазном районе Токио — Акабуку. Но и здесь не прекращалось копание в вещах и бумагах в его отсутствие, а когда у него собирались гости, Рихард знал: в тот же час это становилось известным в полиции. Он уже привык, делал вид, что не замечает всего этого. Правда, далось это не так уж легко. В каком только обличье не являлись к нему враги! Взять хотя бы историю с этим Аритоми Мацукава. Прикидывался другом, приглашал домой, а сам шарил по чемоданам, устраивал провокации. Однажды привел с собой какого–то белогвардейца. Тот стал шпарить по–русски: «Ненавижу японцев, мечтаю вернуться домой, помогите!» Рихард, конечно, сделал вид, что ничего не понял. Мацукава на этом не успокоился. Принес папку с липовыми «секретами», предложил: «Купите, очень нужны деньги, проигрался в маджан!» Пришлось взять его за шиворот и выставить из дома. Больше он не появлялся. Но Зорге знал: японская контрразведка и впредь не оставит его в покое, будет держать под контролем каждый его шаг. 7 января 1934 года он радировал в Москву: «Я особенно не боюсь больше постоянного и разнообразного наблюдения и надзора за мной. Полагаю, что знаю каждого в отдельности шпика и применяющиеся каждым из них методы. Думаю, что я их всех уже стал водить за нос».
Но как изнуряла эта борьба, как отвратительна ему самому была роль нациста! Наваливалась тоска. По Родине. По дому. По Кате…
24
«Моя любимая Катюша! Наконец–то представилась возможность дать о себе знать. У меня все хорошо, дело движется. Посылаю свою фотокарточку. Полагаю, что мой лучший снимок. Хочется надеяться, что она тебе понравится. Я выгляжу на ней, кажется, не слишком старым и усталым, скорее задумчивым…»
Он вспоминал тот первый, после Шанхая, московский вечер, и как она водила пальцем по его морщинам. «Ты просто очень устал…» Если б она знала, как устает он сейчас!
«…Очень тяжело, что я давно не знаю, как ты живешь. Пытаюсь послать тебе некоторые вещи…»
Он вспомнил, как насторожилась она тогда, как потом радовалась его сувениру — смешным фигуркам. Теперь по праву мужа он может делать ей подарки.
«…Серьезно, я купил тебе, по–моему, очень красивые вещи. Буду счастлив, если ты их получишь, потому что другой радости я, к сожалению, не могу тебе доставить, в лучшем случае — заботы и раздумья… Не печалься, когда–нибудь я вернусь, и мы нагоним все, что упустили. Это будет так хорошо, что трудно себе представить. Будь здорова, любимая!..»
Приступы ностальгии схватывали, как озноб лихорадки. Этой болезнью страдают все, кто долго находится вдали от родины. Но каково было болеть, когда ни с кем нельзя было поделиться: он не имел права открыть душу даже друзьям. Он знал: им не легче. Он, как руководитель, сам должен ободрять их.
25
Группа «Рамзая» развертывала работу. Каждый ее член имел строго определенную сферу деятельности.
Бранко Вукелич стал «своим человеком» во многих посольствах. Он не только выполнял обязанности корреспондента белградской «Политики» и парижского «Ви», но и помогал руководителю отделения французского телеграфного агентства Гавас, что тоже открывало ему двери в кабинеты крупных политических деятелей.
При первой же встрече с Бранко в Токио Рихард сказал ему:
— Твоя долговременная программа — выяснять, как будут складываться отношения Японии с Соединенными Штатами и Англией. Старик предупреждал: Япония может попытаться напасть на Советский Союз при поддержке этих стран.
Благодаря своим связям в посольствах Бранко узнавал точки зрения американского, французского и британского послов на многие важные вопросы международной политики.
С Ходзуми Одзаки Рихард старался встречаться как можно реже, чтобы — не дай бог! — не навести на него контрразведчиков полковника Номуры. Пресс–конференция. Ложа театра. Тент на пляже. Дипломатический прием. Короткие минуты уединения. Обмен сконцентрированными, емкими фразами. И снова пауза в несколько недель. От встречи к встрече Рихард проникался все большим уважением к своему добровольному помощнику и верному другу.
Ходзуми стал членом особой исследовательской группы при газете «Асахи». Эта группа занималась изучением дальневосточных проблем и имела доступ ко многим официальным источникам. Одзаки лучше, чем кто–либо другой, понимал: японская политика по отношению к Китаю имеет чрезвычайно важное значение не только для Советской России, но и для обстановки на всем Дальнем Востоке, и поэтому знакомил Рихарда со всеми тонкостями японо–китайских отношений, дополняя те
