Ознакомительная версия. Доступно 47 страниц из 233
Действительно ли он верит в то, что подразумевает? А вслух сказал:
– Если Флетчер… то есть Флеккер обязателен, я предлагаю включить Джойса в программу в качестве нашего двадцать второго писателя. Я с удовольствием поставлю этот вопрос на голосование.
Разумеется, Пран считал, что с позорным отказом от Джойса (а это совсем не то же самое, что отложить решение касательно него в долгий ящик) программная комиссия едва ли была готова столкнуться лицом к лицу.
– Ах, доктор Капур, вы злитесь. Не стоит кипятиться. Вы хотите надавить на нас, – игриво сказал профессор Мишра. Он опустил ладони на стол, демонстрируя собственную беспомощность. – Мы ведь не соглашались решить это сегодня. Лишь собрались, чтобы решить, стоит ли решать этот вопрос.
Для Прана в его теперешнем настроении это было уже чересчур, хотя он и знал, что это правда.
– Прошу понять меня правильно, профессор Мишра, – сказал он, – этот аргумент должен быть использован теми из нас, кто плохо разбирается в более тонких формах парламентских игр. Это лишь разновидность придирок.
– Разновидность придирок… разновидность придирок…
Профессор Мишра пришел в восторг, тогда как его коллег потрясла строптивость Прана. (Прану подумалось, что это действо напоминает игру в бридж с двумя «болванами».) Профессор Мишра продолжил:
– Я велю принести кофе, а мы соберемся и рассмотрим эти вопросы спокойно, как и следует.
При упоминании кофе доктор Нараянан оживился. Профессор Мишра хлопнул в ладоши, и вошел тощий прислужник в поношенном зеленом одеянии.
– Кофе готов? – спросил профессор Мишра на хинди.
– Да, сахиб.
– Хорошо.
Профессор Мишра сделал знак, что пора подавать.
Прислужник внес поднос с кофейником, небольшой кувшин горячего молока, мисочку с сахаром и четыре чашки. Профессор Мишра указал, что в первую очередь он должен услужить другим. Прислужник привычно так и сделал, а затем предложил кофе и профессору. Пока профессор Мишра наливал напиток в свою чашку, прислужник почтительно отступил с подносом назад. Профессор захотел поставить кофейник, и прислужник тут же выдвинул поднос вперед, а затем, когда профессор стал наливать себе молоко в кофе, вновь убрал поднос. Так же он поступал на каждой из трех ложек сахара, которые профессор клал в чашку. Это было похоже на комический балет. Было бы просто смешно, как подумалось Прану, если бы подобное неприкрытое подобострастие слуги по отношению к заведующему кафедрой проявлялось где-нибудь на другом факультете, в другом университете. Но это был факультет английского языка в университете Брахмпура – и именно от этого человека зависела судьба его заявки на должность доцента, которую Пран так хотел получить и в которой так нуждался.
«Почему тот самый человек, которого я считал веселым, шутливым, открытым и очаровательным в первом семестре, превратился в моем воображении в карикатурного злодея? – думал Пран, глядя в свою чашку. – Он ненавидит меня? Нет, его сила в том, что он просто бездействует. Он хочет поступать по-своему. В эффективной политике ненависть просто бесполезна. Для него все это словно игра в шахматы на слегка трясущейся доске. Профессору пятьдесят восемь – до выхода на пенсию у него еще два года. Как я смогу так долго терпеть его?»
Внезапная жажда убийства охватила Прана, который никогда не испытывал подобной кровожадности, и он ощутил, что его руки слегка дрожат.
«И все это из-за Джойса! – сказал он про себя. – По крайней мере, у меня не случилось приступа астмы». Пран взглянул в блокнот, где он, будучи младшим членом комиссии, вел протокол заседаний. Там было написано:
Присутствующие: профессор О. П. Мишра (председатель), доктор Р. Б. Гупта, доктор Т. Р. Нараянан, доктор П. Капур.
1. Зачитан и утвержден протокол последнего собрания.
«Мы ни к чему не пришли и не придем», – подумал он. Несколько известных строк из Тагора[77] в его собственном переводе на английский пришли Прану на ум:
Там, где кристальный поток разума не утерял
русла в унылой пустыне мертвых традиций;
где ум, вдохновленный Тобою, спешит к горизонту —
мыслью и делом к небу Свободы,
Отец наш, дай моей родине повторить этот путь!
По крайней мере, как считал Пран, отец привил ему принципы, даже если в детстве он почти не уделял сыну времени. Его мысли возвращались домой – в маленький белый домик, к Савите, ее сестре, ее матери – семье, которую он принял всем сердцем и которая впустила его в свои сердца, – а затем к протекающему неподалеку от дома Гангу (когда он думал на английском, для него это был Ганг, а не Ганга), вниз по течению до Патны[78] и Калькутты, затем вверх по течению, мимо Варанаси, до самой дельты у Аллахабада[79], где он выбрал Ямуну[80] и последовал в Дели.
«Неужели в столице такое же узкое мышление? – подумал он. – Такое же злое, подлое, глупое и косное? Не могу же я прожить в Брахмпуре всю жизнь. И профессор Мишра даст мне отличные рекомендации, лишь бы избавиться от меня».
1.17
Однако сейчас доктор Гупта смеялся над замечанием доктора Нараянана, и профессор Мишра говорил:
– Консенсус. Консенсус – это цель. Цивилизованная цель. Как мы можем голосовать – а вдруг наши голоса разделятся два против двух? Пандавов[81] было пять, и они могли проголосовать, если хотели, но даже им требовалось достичь соглашения. Они даже жену брали по общему соглашению, ха-ха-ха! И доктор Варма, как всегда, болен, так что нас всего четверо.
Пран с невольным восхищением взглянул на мерцающие глаза, большой нос и сладко поджатые губы. Устав университета требовал, чтобы комиссии, утверждающие программы, как и другие ведомственные комиссии, состояли из нечетного количества участников. Но профессор Мишра, как заведующий кафедрой, назначил членов каждой комиссии в пределах его компетенции таким образом, чтобы в каждую вошел кто-то, кто по состоянию здоровья или из-за исследований мог бы часто отсутствовать. При четном количестве присутствующих членов комиссии при всем желании не могли добиться чего-либо голосованием. И руководитель, с его контролем над повесткой дня и темпом обсуждения мог в подобной ситуации сконцентрировать в своих руках еще более действенную власть.
– Я думаю, что мы уже потратили достаточно времени на второй пункт, – сказал профессор Мишра. – Перейдем к хиазму[82] и анаколуфу?[83] – Он ссылался на выдвинутое им самим предложение об устранении слишком подробного изучения традиционных фигур речи для работ по теории литературы и критики. – И тогда возникает вопрос касательно вспомогательных аналогий, предложенных младшим членом комиссии. Хотя, конечно, это будет зависеть от того, согласятся ли с нашими предложениями другие
Ознакомительная версия. Доступно 47 страниц из 233
