шагнул за медленно плывущей в густых сумерках бутылкой.
Неуверенно переступая, будто ребенок, начинающий ходить, Тишабай шагал по притихшей сельской улице, бормоча себе под нос:
— Раз-два-три, или прийди, или пропади. — Он остановился, протер глаза — бутылка по-прежнему маячила в метре от его носа. — Значит, председательша, раис-апа, верно сказала… Мозги свихнутся… печень пропадет… цирроз будет… Ерунда… этот цирроз… Ничего не будет… — Тишабай поманил к себе витающую в воздухе бутылку. — Плыви ко мне, любимая. — Бутылка тотчас подалась к нему. — Тишабай резко протянул к ней обе руки, но промахнулся и упал, больно ударившись о камень. — У-у-у, — тихо завыл он от боли. — Шайтан-вино, сгинь!
Но бутылка не пропала. Она маячила перед глазами Тишабая дразнящим поплавком. А у калитки его дома внезапно исчезла.
Прихрамывая, Тишабай шагнул через порог во двор и, перед тем как захлопнуть калитку, высунул голову на улицу. Людей не видно было. Все сидели у телевизоров. И бутылка тоже исчезла. Тишабай облегченно вздохнул, погрозил в темноту кулаком и с треском захлопнул калитку. Потом направился к освещенным окнам дома, но вовремя опомнился и свернул на узкую дорожку, что вела между яблонь к курятнику.
— Такому пьянице и навоз жалко стелить! — вслед ему раздался голос жены из открытого окна. — Ох, горе, мое горе, когда же это кончится…
Она еще долго «честила» своего мужа, но тот не возразил ни одному ее слову. Под градом упреков он доплелся до курятника и, приоткрыв скрипучую дверь, протиснулся внутрь. Домашняя птица привыкла к его визитам и потому не выказала никакого волнения.
Темнота — руки своей не видно, но добраться до старой тахты пустяк, если ты знаешь ее постоянное место. Тишабай провел рукой по старому пыльному одеялу и завалился на тахту с сапогами. С минуту поворчав, он повернулся на правый бок, и вдруг… в квадратном окошке что-то засветилось.
«Жена идет допиливать меня», — с тоской подумал Тишабай и притворился спящим. Однако он не услышал знакомых шагов. А свет в окне тем временем усилился, и вдруг прямо над головой раздалось:
— Вот и я! Го-го-го!.. Ждешь уже. Очень приятно. Очень!.. Твой покорный слуга, джин Цирроз!
Тишабай вскочил как ужаленный. Сердце долбило, словно баран в фанерную калитку. В проеме маленького окошка светилась страшная рожа. Глаза горели кровавым светом, ноздри и пасть до ушей пылали алым пламенем. Так и есть, джин!
Вот красный свет в окне рассеялся, но тут же озарились щели дощатой двери. Тишабай онемел от ужаса. Сполз на земляной пол, попытался забиться под тахту, но голова не пролезала.
Таинственно скрипнула дверь, и в курятнике возникла длинная тощая фигура, согнутая как вопросительный знак. Фигура светилась зловещим фиолетовым светом.
— Давно я этой встречи ждал, — дохнул пламенем джин. — Едва совсем не опоздал. Сейчас мы тебя…
При этих словах, прямо на глазах у перепуганного насмерть Тишабая, джин разделился на три части. II теперь еще два маленьких джина бесновались вокруг.
— Кто… что это?! — прохрипел Тишабай и снова безуспешно попытался втиснуться под тахту.
Джин, что повыше (очевидно, самый главный), подскочил к нему и, покрутив бутылкой вина (той самой бутылкой, которая плыла в воздухе перед носом Тишабая), снова гоготнул и скороговоркой загнусавил:
— Мы вино-водочные джины. Страшней ты не видел картины. Хотим распить с тобой бутылку шайтан-вина. Ты ведь жить без него теперь не можешь. — Он сделал знак рукой, и маленькие джины, пританцовывая, окружили тахту. — Пей, не жалей. Все равно тебе скоро помирать и славных дел колхозных не видать.
Один из джинов запрыгнул на тахту.
— Пей-пей, не жалей! — пропел он, подскакивая. — Этот чудодейственный шайтан-напиток — вино — водка — спирт — одеколон — шампунь — бензин — керосин — самый лучший в мире коктейль… Обхохочешься до слез, печень съест наш джин Цирроз! Пей, пей, поскорей!
Выслушав страшное предсказание, Тишабай окончательно ошалел. Он обреченно ждал, обхватив голову руками. Раздалось бульканье и стук горлышка бутылки о край стакана.
— Пей! — устрашающим шепотом прорычали три светящихся джина. Они разом отбросили в угол тахту и окружили невменяемого Тишабая. — Пей! — тоном приказа повторил старший джин, прижав наполненный стакан к губам и носу Тишабая.
Тишабай в ужасе отшвырнул стакан и завопил нечеловеческим голосом: «Мама! Помогите!»
Размахивая руками, он бросился через огненное кольцо джинов прочь. Перепуганные куры такой гам подняли, что всех соседских собак всполошили.
Тишабай вихрем промчался по двору, перескакивая через кусты роз, одним махом взлетел на высокое крыльцо — откуда только прыть взялась! — и захлопнул за собой дверь.
Джины почему-то не стали преследовать Тишабая. Огненной вереницей прошествовали они к забору, перемахнули его и погасли, растворившись в сумраке сельской ночи.
А на другое утро чуть свет прибежала к бабушке Мукаррам. Бабушка уже собиралась в правление.
— Ну, что у тебя? — спросила она, выжидающе глянув на птичницу.
Мукаррам покосилась на дверь комнаты, где спал Вундергай, и сообщила с тревожной озабоченностью:
— Вчера Тишабая в курятник выгнала. Через час слышу — как ошалелый по двору бежит… В дом ворвался, чуть дверь не сорвал. Свет погасил и до рассвета просидел у дверей с охотничьим ружьем. Я подумала, от пьянства тронулся… Со страху сама заперлась в своей комнате… Так и просидели мы оба не сомкнув глаз: я его боялась, а он какого-то джина Цирроза. Всю ночь грозил этому самому Циррозу… Странное слово какое-то…
— Цирроз — это беда алкоголиков, — пояснила бабушка. — Печень высушивает, человек умереть может.
— Пропади пропадом этот Цирроз! — испуганно отмахнулась Мукаррам. — Ой, бедный мой Тишабай…
Бабушка благодушно спросила:
— А где сейчас твой «бедный»?
— В мастерские ушел. Побрился, новую рубашку надел…
— Значит, вовремя этот джин Цирроз напомнил о себе, — сдерживая улыбку, бабушка добавила успокаивающе: — Ну, ты иди, иди на ферму. Все к лучшему, сама же видишь…
Едва птичница прикрыла за собой дверь, бабушка вошла в комнату Вундергая и присела на край постели.
— Не притворяйся, знаю, не спишь, — сказала она, тихонько толкнув внука в бок.
Вундергай повернул заспанное лицо:
— Ну чего, бабушка?
— Хочу спросить тебя, ты не знаешь такого джина Цирроза?
— С чего это ты, бабушка? А что?..
— Здорово у него получилось с нашим механиком. Доброе дело совершил.
— Ничего особенного, каждый сможет. Надо только иметь в наличии… — Вундергай поднял руку и стал загибать пальцы: — удочку, занавеску, электрический фонарик и вычищенный от мякоти арбуз с прорезанными глазами, носом и ртом — вот тебе и твой джин Цирроз. Учти, по секрету…
Бабушка ласково потрепала внука за волосы:
— Хотелось бы передать джину Циррозу благодарность от имени правления колхоза.
— Не
