Он разрешил себе побыть жадным, потому что хотел увидеть, как можно больше до наступления полной темноты, ходил быстро, озирался часто. Людей вокруг было много, все куда-то спешили, шумели, работали, поглядывая на небо. Всё это немного опьяняло. Наконец, юноша заметил над черепичными крышами каменную башню с колоколом и символом Святого Костра. Храм.
Сердце повлекло его в обитель Бога, где Оби собирался просить приюта на ночь, однако, церковь оказалась закрыта. Удивлённый, маг даже несколько раз постучался в двери, но без толку.
– Ступай с миром, добрый человек, – прокашляли сбоку, – храм закрыт.
– Дом Божий не может быть закрыт, – ответил юноша, поворачиваясь.
Под стеной сидел старик, которого он сразу не заметил в темноте. Грязный, укутанный в обноски, тот держал в руке миску с отбитыми краями и глазел парой бельм.
– Скажи это нашему святому отцу, дружок. Он уже дня три как заперся и ни единой службы не провёл. Люди тревожатся.
– Никто не пытался узнать…
– Я сижу здесь с утра до ночи, а сплю в сарае, тут же, на кладбище. Так вот, по ночам слышится мне из церкви… всякое.
– Например? – Оби подошёл к нищему.
– Не знаю, звуки. У меня ухо поострее, чем у многих будет, и я один это слышу, больше никт… – Слепец чихнул и стал утирать нос грязным рукавом. – Эх, опять осень, все кости ломит. Дай боже не пережить грядущую зиму, устал я уже от всего…
– Не говори так.
Одинокая монета упала в миску.
– Ушам не верю, это что же, полновесный серебряный ирен? Простите милорд, не сообразил я, что вы из господ!
Оби почувствовал, будто его макушки коснулись чьи-то пальцы, нестерпимо горячие, но не приносящие мучений. Голова наполнилась образами и знаниями, которых не было прежде.
– Не пропивай. Купи тёплой одежды, питайся как следует и встретишь ещё одну весну. Ещё… коль истинно веруешь в Господа нашего Кузнеца, прозреешь тот же час.
Юноша зашагал дальше по улице, а нищий остался сидеть под стеной с открытым ртом и широко распахнутыми зрячими глазами.
Совсем стемнело, предместья засыпали, гасли окна. Ноги привели Обадайю к большой таверне; двери были гостеприимно распахнуты, несколько пьяных шатались поблизости, вывеска гласила: «Ломми Зелёные Руки».
Мальчик осторожно сунулся внутрь, но кто-то, спешивший в тепло, втолкнул и его тоже.
Общий зал был велик и полон народу, имел второй ярус по кругу; люди, гномы, гоблины и даже невысоклики сидели за столами, вдоль стойки. Посередине находилась большая каменная чаша, в которой горел костёр, а по кругу на железных подставках были распяты освежёванные свиные и бараньи туши.
Оби присел на краю длинного стола.
– Чего желаешь, милый? – спросила высокая женщина, появившаяся рядом.
Её руки от кончиков пальцев по локоть отдавали зеленью, светлая прядь выбилась из-под чепца, а пропотевшая сорочка липла к груди, притягивая взгляды со многих столов. Но сама женщина смотрела только на Оби, причём весьма благосклонно, её ноздри заметно трепетали.
– Подкрепить силы, добрая госпожа. Мне-бы чего-нибудь… без мяса.
– Болеешь, милый?
– Нет, просто… я дал обет.
Светлые брови приподнялись, интереса во взгляде женщины стало больше.
– Пилигрим?
– Да. – Он не любил лгать, но в этот раз и не пришлось, – в некотором роде Обадайя был настоящим пилигримом.
– У нас есть ещё рагу на постном масле, – овощное. Ты продрог поди, на улице слякоть, принесу тебе грога.
– Не стоит…
– Сиди, милый, сиди, – она ушла, по дороге давая указания другим разносчицам, передала кому-то поднос, зашла за барную стойку.
Оби ждал, а заодно и замечал, что у многих посетителей были разноцветные руки. Вероятно, блуждая, он вернулся во владения цеха красильщиков. Доносились обрывки разговоров: купцов заботило подорожание хлеба; охранники вспоминали, сколько раз им пришлось отбиваться от тварей ночи, пока вели торговый поезд; моряки описывали кровавую размолвку и войну, что началась промеж королей Стигги и Эриге за Седым морем. И совершенно всех заботила весть о вспышке катормарского мора на востоке Вестеррайха.
– Вот, милый пилигрим, ешь, набирайся сил.
Перед ним появилась миска, источавшая аппетитный аромат, пара ломтей хлеба и кружка с чем-то горячим. Женщина улыбнулась ласково, облизнула губы и ушла.
К еде он приступил, только помолясь, а когда очистил миску, ещё долго сидел с кружкой в руках, – слушал.
Дверь распахнулась и в таверну вошёл человек при мече, сопровождаемый холодным ветром. Поверх стальной кирасы было надето гербовое сюрко с голубой рыбой-мечом рода Орли. Солдат стал в полной тишине, сурово огляделся, прочистил горло.
– Вы знаете указ лорда: в ночи по улицам не шататься, чудовища забредают в предместья! Через полчаса патрули вернутся в караулки и лучше бы вам всем к тому времени сидеть по домам! Допивайте и проваливайте!
Послышалось недовольное ворчание, но клиенты, тем не менее, засобирались. Высокая женщина оказалась рядом и положила руку Оби на плечо.
– У тебя есть, где переночевать, милый пилигрим?
– Нет, госпожа. Я хотел бы заплатить за пищу и за лавку.
– О, все лавки заняты, но есть одна комнатка, где сможешь отдохнуть, милый.
Оби взглянул на её ауру, мерно вздымавшуюся грудь, трепещущие ноздри, заметил маслянистый блеск в глазах и принял решение.
– Ваша доброта – Божий дар. Пожалуйста, позаботьтесь обо мне.
– Позабочусь, милый, позабочусь, – волнительно проворковала она.
Посетители быстро расходились, другие расстилали поверх лавок тонкие одеяла и готовились ко сну; закрывались ставни, гремели засовы на дверях.
– Иди вон через тот коридор до конца, милый, в комнате есть кровать, умывальные принадлежности, всё что нужно для усталого путника.
Так он и поступил. В большой, уютной комнате нашлось всё обещанное. Обадайя обмылся как следует и натёр зубы целебным порошком, убрал ношеное в сумку. Когда дверь отворилась, он как раз собирался надеть свежую сорочку.
Она приблизилась без слов, прижалась, кожа и волосы женщины были влажными и пахли мылом, ладони двигались по его торсу, ощупывая каждую мышцу, глаза блестели.
– Какой же ты красивый… какой же, – она попыталась поцеловать, однако, он чуть отвернул голову и горячие губы ткнулись в щёку, – гладкий… Личико ангела, тело воина… боже, боже мой, я теряю голову…
Обадайя положил руку ей на темя и властно надавил, женщина охотно опустилась на колени, её сладострастное дыхание грело пупок, пальцы плохо слушались от вожделения и разобраться с поясом она не успела.
