пытается утаить наиболее значимые, принципиальные части их бесед. В итоге я не могу сделать вывод, насколько четко он придерживается отработанной ему линии поведения!
– Чепуха! «Константинов» неоднократно проверен под техникой. Он никогда не отклонялся от магистральной линии поведения, отработанной ему накануне мероприятия. В нюансах – да! Тут он иногда увлекается, импровизирует, вносит свои, как ему кажется, необходимые коррективы. Во всяком случае, так было всегда, пока он находился на связи у меня… Я догадываюсь, что ты имеешь в виду, – не ведет ли «Константинов» двойную игру? Уволь, Олег Юрьевич! Агент, прослуживший верой и правдой органам госбезопасности двадцать пять лет, и вдруг двурушничество! Нет, этого не может быть, потому что быть не может никогда! Да и, с другой стороны, какие секреты он может выдать противнику? Рассказать, что он агент? Эка невидаль для Селлерса, на которого работает «Шехерезада»! Она выступает в той же ипостаси, что и «Константинов»! Схватка разведчиков с контрразведчиками – не глушение рыбы динамитом – это поединок интеллектов! Кто кого переиграет. Да, Селлерс может подозревать грека в сотрудничестве с КГБ, видеть в нем «подставу»… А ты уверен, что «Шехерезада» ему, своему оператору, докладывает все? Я – нет, не уверен! Она влюблена в «Константинова», поэтому вряд ли доводит до сведения Селлерса все от «А» до «Я». Думаю, что информирует она его дозированно и выборочно. Потому-то американец и снабдил ее диктофоном, чтобы вести одновременно контроль и за своей агентессой, и за «Константиновым». Хотя конечно же предупредил турчанку о присутствии записывающего устройства, иначе с чего бы она так старалась уберечь сумочку от купания в Москва-реке! Ты, кстати, предупредил «Константинова», что его «пишут»?
– Нет, Леонид Иосифович.
– Н-да, промашку ты допустил, Олег Юрьевич… – Козлов полез во внутренний карман кителя за сигаретами. – Грек ведь не новичок в разработке шпионов. Он посвящен во многие тонкости их и наших ухищрений! Я от него ничего не скрывал – делаем-то общее дело! А ты? Недоговорил – все равно что обманул. Именно так «Константинов» может расценить твое поведение. Ты принял его на связь и решил, что ухватил Бога за бороду? Что агент автоматически проникнется к тебе доверием? Нет! Доверительные отношения надо возводить по кирпичику, а не моноблоками и довольно долго, а фундаментом их должна стать взаимная искренность. И исходить она должна прежде всего от тебя, наставника. Только так ты поможешь агенту раскрыться. Отношения между оператором и агентом – дело трудное и деликатное. Если взаимопонимания нет, агент может заартачиться или потерять интерес к выполнению заданий. Тебе не кажется, что ты по отношению к «Константинову» ведешь себя слишком агрессивно, хуже того, потребительски. Он – твоя верная шпага, а не шприц разового пользования! Если агент увидит, что его используют как памперс, как презерватив, он откажется работать. Хуже того, может такую кашу заварить, что тебе до пенсии будет отрыгиваться. Тем более если речь идет о поднаторевшем в наших делах агенте, как «Константинов»…
– Леонид Иосифович, таблицу умножения я уже давно усвоил…
– Нет, друг мой, ты уж дослушай брюзгу-пенсионера до конца. Когда-то я получил знак «Почетный сотрудник госбезопасности» как лучший агентурист службы. А это – высшая ведомственная награда, и ты это знаешь! Кроме того, даже когда ты был моим подчиненным, я тебя таковым лишь формально считал. Всегда видел в тебе единомышленника, продолжателя накопленных мною традиций контрразведки, другом, в конце концов. А друзья должны говорить друг другу правду, а не петь ласкающие слух дифирамбы. Так что дослушай уж до конца!
Подчеркиваю, «Константинов» в наших делах не новичок! Если он сам догадался, что у «Шехерезады» имеется диктофон, то вот тебе и ответ на твои подозрения его в двойной игре. Они возникли в твоем воспаленном воображении. Почему ты не допускаешь, что «Константинов» скрывает содержание задушевных разговоров с «Шехерезадой» не от тебя, а от диктофона в ее сумке? Зная, что его записываем не только мы, но и турчанка, он, по вполне понятным причинам, начинает шептать ей на ухо то, что ему предложил ты, а не то, что хотел бы услышать или, наоборот, не должен был бы слышать Селлерс! Логично?
– В общем-то да, Леонид Иосифович, – задумчиво произнес Казаченко. – Но меня настораживают некоторые реплики «Константинова», которые я слышал во время встреч с ним при отработке задания по «Шехерезаде»…
– Например?
– Да сколько угодно, Леонид Иосифович! То он обронит невзначай: «Всю жизнь я проплавал в вашем унитазе баттерфляем», то вдруг с сожалением скажет: «Я и иже со мной – деляги, авантюристы и мелкие жулики от контрразведки». Наконец, его заявление: «По прошествии двадцати пяти лет работы на КГБ я себя чувствую пианистом, которому отрубили руки».
Станьте на мое место и оцените его высказывания! Что я должен в них усматривать? Либо свидетельство его временной депрессии, либо общее разочарование в нашей работе, либо его сожаление о том, что свою судьбу он связал с контрразведкой. Вы согласны со мной, Леонид Иосифович? Да и объективно, ну что «Константинов» получил от нас? Прописку в Москве и однокомнатную квартиру, которой грош цена?! Труднее перечислить, что он потерял, связав свою судьбу с нами. Семьи нет, детей нет, дача, машина отсутствуют. Деньги, которые мы ему платим, – это же крохи, и он этого не может не сознавать, потому что по нашему же заданию общается с людьми влиятельными и весьма обеспеченными. Он невольно проводит сравнение не в свою пользу с теми, по кому мы заставляем его работать…
Козлов, внимательно слушавший азартный монолог Казаченко, задумчиво произнес:
– Ну, во-первых, Олег Юрьевич, мы не заставляем… Все на добровольной основе. Во-вторых, «Константинов» рожден быть агентом, как птица для полета. Наконец, в-третьих, высший смысл жизни он видит в получении удовольствия. Он гедонист по своей природе. Знаешь, кто они такие?
– Да, гедонизм – это этическое учение, которое высшим благом признает наслаждение, – по-школярски бойко произнес Казаченко. – Но его придерживаются люди, конкретно мужчины в возрасте до сорока, сорока пяти лет. А потом приходят нехорошие мысли, что твоя квартира наполняется кошмарами, потому что в свое время она не наполнилась голосами твоих детей, не так ли, Леонид Иосифович?
Козлов внимательно посмотрел на собеседника и с расстановкой изрек:
– Ты хочешь, чтобы я поговорил с греком по душам?
– Не исключаю такой возможности, Леонид Иосифович! Главное – в другом. Вы должны понять, что мое отношение к «Константинову» – это следствие его сомнений в нас и, как мне кажется, утраты интереса к нашему общему делу. А первые симптомы его разочарования в нас и в нашей
