от меня.
16. Неожиданная встреча в кафе
Не хватало мне только разборок с Робом, запихиваний в машину и похищений. Во что превратилась моя жизнь! И как можно в огромной Москве столкнуться с ним нос к носу? Нет! Однозначно нет. Больше никаких Робов.
Это я так думаю, припуская во весь дух. Подальше отсюда! Поскорей! Но вот тело моё, в отличие от головы, реагирует на встречу с Робом совсем иначе. Сердцебиение, ватные ноги, огонь в груди, покрасневшее лицо… Как-будто кто-то задел давно засевшую в сердце занозу.
Долго ли ещё будут меня мучить тени прошлого? Хотя какие тут тени – настоящий живой Роб с прожигающим взглядом. Да и прошлое ещё совсем не прошлое, а настоящее.
Когда я вся взмыленная забегаю в шумное и недорогое кафе «Муза», грузный как ждун Сысуев сидит с крайне недовольным видом. У него крупный нос, выпуклые глаза за толстыми стёклами очков и гладкая лысина, обрамлённая чёрными хаотическими кудрями. Сысуев всегда имеет серьёзный и скорбный вид
– Не велите казнить, Алексей Вильямович, директор задержал, кровопийца.
– Привет, – поджимает он толстые влажные губы и показывает рукой на стул напротив. – Кофе?
Густой аромат свежемолотого кофе обещает всё в моей жизни исправить, хотя бы на пару минут.
– Да, кофе может помочь. Только сначала воды.
Официант принимает заказ.
Сысуев, как всегда, нудит о планах, о договорённостях с рецензентами и о новых вложениях. Почему сегодня меня все так бесят? Я в какой-то момент отключаюсь от его бормотания и пытаюсь подсчитать общую сумму предстоящих платежей. От осознания недостижимости цели, из глаз выкатываются две маленькие, но вполне настоящие слезинки и медленно сползают по щекам.
– Алиса, Алиса, ну что ты в самом деле! Вот же нежная душа поэтическая. Что я такого сказал, чтобы плакать?
– Это я так, простите, – спохватываюсь я, вытирая щёки салфеткой. – Вы не виноваты, я тут над новой поэмой задумалась.
– Алиса, – проникновенно говорит он и замолкает.
Знаю я наизусть все его паузы. Я тяжело вздыхаю и возвращаюсь к разговору:
– На эти деньги можно было бы за свой счёт книгу издать с таким же успехом, только в кожаном переплёте, с тиснением, золотым обрезом и иллюстрациями Джона Каррена*.
*(Джон Каррен – современный американский художник, картины которого стоят несколько миллионов долларов)
– Опять двадцать пять, – лохматые брови моего так называемого литературного агента скорбно складываются домиком, а толстые губы печально вытягиваются в трубочку. – А я и не скрывал от тебя, что это всё недёшево стоит. Зачем нам за свой счёт? Что потом с тиражом делать – друзьям раздаривать? Нам надо, чтобы сборник вышел в правильном издательстве, чтобы была критика благосклонная, пресса хорошая, автограф-сессии и всё такое. Я не понимаю, ты хочешь продолжать по барам стихи читать или собирать большие залы, чтобы билеты не достать было ни за какие деньги?
– Чтобы билеты, Алексей Вильямович, – послушно киваю я.
– Ну вот, а что же тогда…
– Да я уже и так прорву денег вбухала, а по итогу у нас с вами только две поэмы в журналах вышли, и то в региональных.
– Ну знаешь, Москва не сразу строилась.
– Москва Москвой, но где мне-то денег взять?
– Это уж не мне тебя учить, дорогая моя, у мужа попроси.
У Ярослава на стихи я не взяла ни копейки. Это мой жизненный проект, то, чего именно я стóю вместе с моими рифмами, строфами и всем остальным. Я каждую строчку выстрадала и вырвала из сердца с кусочками собственной плоти.
Я стихи с седьмого класса пишу и для меня это не хобби не занятие из серии «чем бы дитя не тешилось» при богатом муже. К тому же «мужа» никакого уж и в помине нет. Да и что это за управление репутацией и пиар по такой стоимости? Договора с издательством нет, а Алексей Вильямович всё тянет и тянет из меня новые платежи.
– Так что, давай, Алиса, не затягивай, пора нам уже издаваться и дальше двигаться. Теперь всё от тебя зависит. Как только появляется нужная сумма, сразу включаем кампанию.
– Не возражаете, если я присяду? Привет, Алиса.
Я вздрагиваю. Он что, следил за мной? По телу разливается слабость, будто я мгновенно потеряла давление и сейчас на глазах у всех превращусь в лужицу растаявшего холодца.
Сысуев с недоуменным видом крутит головой:
– Это твой знакомый?
– Да, очень хороший знакомый. Я не помешал? Мне показалось, вы уже закончили, – говорит Роб и, не дожидаясь разрешения, придвигает стул от соседнего стола.
– Алиса, всё нормально? – беспокоится Алексей Вильямович. – Что-то ты побледнела.
Я обречённо и затравленно вздыхаю:
– Да-да, всё хорошо. Это Роберт. Знакомьтесь, пожалуйста.
– Очень приятно, очень приятно, – часто кивает Сысуев. – Ну, мы в принципе, действительно закончили. Так что, счастливо оставаться, и я жду, да Алиса?
Он поднимается и поспешно уходит, а я остаюсь наедине с Робом.
– Привет, – говорит он и смотрит мне в глаза. – Как ты?
Я чувствую тонкий смолистый аромат мирры, бальзамическую и пряную сладость, смешанную с едва уловимыми нотами парфюма. Я любуюсь тёмным янтарём его глаз и вижу их блеск, заинтересованность и едва уловимую тоску. Я её улавливаю. Температура в кафе резко повышается и из начала весны я мгновенно переношусь в знойную середину лета.
Роб касается моей руки и по телу проносится электрический импульс. Я боюсь, что этот разряд убьёт меня и закрываю глаза, готовясь принять неизбежное. Странно, но я остаюсь в живых. Его низкий, немного хриплый голос киношного мафиози, проникает вглубь меня и заставляет кожу покрываться мелкими пупырышками.
– Я скучаю, Алиса, – произносит он чуть слышно, но я отчётливо разбираю каждый звук.
Я чуть трясу головой, пытаясь прогнать морок и убираю со стола руки.
– Ты следил за мной?
– Шёл по сигналам сердца.
– Так значит следил?
– Нет, я не следил.
– Но как ты оказался здесь, в этом дешёвом кафе с посредственным кофе?
– Я тебя искал. И вот нашёл.
– Зачем? – пытаюсь вырваться я из плена, подавляющего волю. – Чтобы ещё раз изнасиловать?
– Я тебя не насиловал.
Его глаза становятся холодными и янтарь превращается в тёмный непрозрачный опал.
– А что же это было?
– Мы занимались любовью.
